Алекс помолчал.

– Она мне не поверит, – тихо ответил он. – Я ее видел – она совсем ненормальная.

– Алекс, его матушка знала про квартиру на Энгельсовской?

– Нет, конечно. Этого еще не хватало!

– А что он там жил по несколько дней, ее не смущало?

– Она думала – он по бабам тусуется, – с великолепным презрением ответил Алекс.

И тут же мое хорошее отношение к бедному мальчику, к сиротинушке этой ростом за метр восемьдесят, с выбеленными волосами, стало таять…

– Бедная матушка, – сказала я. – Но с Дианой нужно что-то делать. Если она вспомнит, что вы друг Вишневецкого, она будет вам доверять… Я очень вас прошу…

В голове у меня сложилась двухступенчатая комбинация: сперва подружить Диану с Алексом, а потом добрые люди откроют ей глаза на Алекса и его дружбу с Вишневецким. Слава те Господи, полон салон добрых людей, а Алекс с его жеманным голоском для наших девочек – не загадка века.

– Хорошо, я постараюсь.

– Вы сейчас где-то трудитесь?

– Сейчас – нет.

– Тогда идем в салон, я вам рабочее место покажу. Диана пока в больнице, поработаете за нее, потом… потом я разберусь…

У нас два дежурных администратора, третий не нужен, но, поскольку от Дианы я все равно хотела избавиться, можно было из хозяйственных денег выкроить месячную ставку стажера.

Все, что я могла сделать для Дианы, – это выдернуть ее из депрессии жестоким, но единственно возможным способом. И на том с ней расстаться – даже оказать протекцию, в парикмахерской, где подрабатывает Аня, вроде бы администратор уходит в декрет…

И тут я услышала шаги смерти. Невесомые шаги – не каждой кошке удается так легко пройти. Светлые волосы Алекса чуть засеребрились…

Я чуть было не спросила смерть: этот-то на что тебе сдался? Но у смерти были свои планы. Нарушить их я не могла. Вдруг стало очень жаль времени, потраченного на этого мальчика. Полчаса, целых полчаса. Он был мне безразличен. Правда, парень красив, даже очень красив, неудивительно, что эти господа прибрали его к рукам. Но, раз смерть так решила, помочь ему я не могу.

И тут позвонил Лешка.

– Мам, где лежит большой альбом? Тот, в мохнатой обложке?

Плюшевый бордовый альбом у нас был, его еще бабка купила, и дед, естественно, держал его у себя.

– Зайди к деду в комнату, там на средней полке слева посмотри. Среди книг… Да! Дед его во что-то обернул. А зачем тебе?

– В школе сказали сделать презентацию «Мой род». Значит, нужно начать с деда. И у деда были же родители? Ты не бойся, я фотки отсканю! Дед показывал маленькую фотку – когда он во флоте служил… Мам, ты не помнишь, на каком корабле он служил?

– Маленькая фотка?

Дед на ней был совсем юный, коротко стриженый, щекастый – такую упругую щечку и не захочешь, а ущипнешь. Дед был похож на Алекса…

– Ма-ам!

– Лех, я перезвоню.

И я уставилась на Диневича, удивляясь собственной злости. Он посмел быть похожим на нашего деда!

Этот Алекс мог трахаться со всем городом, но быть похожим на деда не имел права.

И волосы вдруг сильнее засеребрились…

* * *

Девочка, это знак для тебя. Парень, когда Вишневецкий его бросил, с горя пошел по рукам. Девочка, это СПИД. Он еще сам не знает. А если закатаешь левый рукав его стильного джемпера, то увидишь следы инъекций. А если пошарить в его стильной сумочке, найдешь смятые бумажки из-под доз кокаина. Он еще не конченый наркоман, он пока только балуется, и то не за свой счет.

Он рыдал, когда узнал, что Вишневецкий ушел. Не придавай значения. Он может зарыдать и из-за сломанного ногтя.

Он пустой, как воздушный шарик, девочка, и пытается заполнить эту пустоту имитацией чувства. Твоя новая подружка Аринка этого еще не поняла. Его содержал Вишневецкий, потом – еще кто-то, потом – еще… Работать он не умеет, не любит, не хочет и не будет, а годы идут. Аринка, возможно, станет его подкармливать, и еще кто-то из подружек, и кто-то из приятелей. Но все они разбегутся. И он останется один.

Сил, чтобы сделать рывок, уехать, где-то начать жизнь сначала, у него нет. А если не жизнь, то что?

Понимаешь, девочка?

Мне придется позвать его и прикоснуться к нему. Надеюсь, что получу распоряжение, когда он сдуру примет слишком большую дозу наркоты. Бывает, что мысли уходящего хороши, честны, прекрасны. Тогда я проявляю милосердие.

Этот будет страдать, потому что недополучил в жизни оргазмов.

На всех моего милосердия не хватит.

Я могу удержать на грани твоего деда, совсем ненадолго, чтобы твоя совесть была чиста. Не так уж часто мне приходится спасать чистоту совести.

У Алекса она в зачаточном состоянии, как у младенца. Он потому и позволил повести себя этой дорожкой, что отчаянно желал оставаться подростком, красивым и желанным мальчиком. Но кое-что хорошее нашлось и в его душе… даже странно…

* * *

Она отыскала меня через Фейсбук. Вот ведь чертова сеть! И захочешь спрятаться от всего мира – а не сумеешь, обязательно туда вылезешь.

Я оставила следы в аккаунте Светы Урновой. За эти следы Жанна Доронина и зацепилась.

Деда из реанимации перевели в обычную палату, но нас предупредили: организм изношенный, счет идет в лучшем случае на недели.

Он и сам это понимал. Попросил, чтобы привели Лешку. Объяснял, что нужно сделать с его библиотекой. То есть – уходил мирно и неторопливо. И я старалась как можно больше времени проводить с ним. Чтобы он успел рассказать все, чего я не знала о нашей семье…

Мне было не до Дианы с ее бестолковой мамочкой, не до Алекса, который так в салон и не пришел, не до поисков убийцы. Я спасала свою совесть.

Так что попытка Жанны вызвать меня на разговор была безуспешной. Я ответила, что по семейным обстоятельствам не могу сейчас заниматься покойным Вишневецким и его голубой компанией.

– Это очень важно, – сказала Жанна.

– А в чем, собственно, дело?

– Не телефонный разговор.

– У меня дед умирает… – неожиданно для себя сообщила я.

Жанна молча отключилась.

В кабинетик заглянула Настя.

– Так выйдет завтра эта страдалица или не выйдет? Сколько можно ее подменять?

– Ты ей звонила?

– Трубку не берет.

Делать нечего – я связалась с Ольгой Константиновной.

– Дишенька дома, – сказала мамочка. – Мы вместе на кладбище сегодня ездили.