— Нет, ничего не пропало.

— Значит, хотят все разведать сперва, записать, а потом все разом возьмут — и на дно. Только им вдвоем не управиться. У них во всех посольствах свои люди есть.

— А как же мне быть? Не могу же я допросить посольскую прислугу!

— Взять, скажем, ту историю с сервизом. Нам нужно было отвлечь французскую челядь, чтобы Яша-вор лишний сервиз у герцога Монтебелло, батьки нынеш-него посла, из дома забрал, а тебе нужно всего лишь им язык развязать. Мы с Шерстобитовым знакомого купца из Апраксина, который ливреи шил на посольство и всю ихнюю челядь знал, подговорили именины себе фальшивые для французов устроить. Кто сейчас им ливреи шьет? Лидвали? Узнай у них, какой мастер для миссий шьет, и пусть он для челяди посольской из разных миссий в каком-нибудь трактире по очереди угощение ставит. И человека туда своего посади, нехай слушает. Может, чего и доведается. А квартирку на Шпалерной пока не щипай. Может, она им для того потреба, чтобы краденое там перетырить. Если случится что, там ты сразу все и найдешь.

— А как семейство капитана с этими кражами связано? Что эти мазурики такого могут у них искать? Волшебный ключ от всех несгораемых ящиков в дипломатических миссиях?

— А если семейство Сеньчуковых с кражами не связано? Я хорошо знал Александра Захаровича, и был в курсе событий вокруг той истории, что связывает Владимирова с Сеньчуковыми. И только что мне пришла в голову страшная мысль… — Путилин потянулся за водкой.

Вощинин с ужасом наблюдал, как Иван Дмитриевич наполнил до краев стакан и махом опрокинул его.

— Первые пять лет в отставке генерал-майор Сеньчуков прожил все там же, в Петергофе, — сказал Путилин, обтерев губы салфеткой. — А когда в восемьдесят первом произошло несчастие с Государем, и на престол вступил Александр Александрович, продал здесь все и быстро перебрался в Гатчину. Мабуть, поближе к новому Государю. Ты не наводил справки в Петергофе, как сложилась дальнейшая судьба Владимирова после этой истории?

— Он был потом надзирателем в тамошней прогимназии, а в 1881 году куда-то исчез.

— Вот именно!

— Ну и что-с?

— Возможно, что как раз с этим годом связано обретение Сеньчуковым столь требуемой Владимирову вещицы. Но я подумал про происхождение ее. Мария Ивановна мне всегда говорила, что Александр Захарович не мог такое учинить над малолетней прислугой, и я ей верю. Сеньчуковы считали, что оговоривший полицмейстера и есть на самом деле виновник. Но вот здесь они ошибались. Во-первых, Александр Захарович прислугу свою Нестерову никуда, кроме как на рынок да в огород к суседке, где он две грядки арендовал, из дому не пускал. Владимиров этот ее на пути в огород все время и поджидал. Да только обрюхатить ее там, на виду всей полицейской части, он не мог, вот в чем дело!

— А кто же тогда?!

— Слушай дальше, Платон Сергеевич. Суседкой этой была Варвара Игнатьевна Шебеко, статс-дама покойной императрицы и сестра шефа жандармов генерала Шебеко, которая только что купила дачу у вдовы Паско-Шараповой. Императрице своей она подлость отменную сделала, могла и своей невестке-подруге сделать. Ты помнишь, кто была ее невестка?

— Кто? Не соображу никак.

— Княгиня Юрьевская, в то время еще Долгорукая. Княгиня часто посещала дачу Шебеко в Петергофе, и Государь покойный не раз навещал ее там. А иногда он приезжал на эту дачу и без Юрьевской.

— Так вы хотите сказать, что отцом этого ребенка является покойный Государь?! — вскричал Вощинин. — И мне тоже налейте. И вообще, Иван Дмитриевич, вы мне этого всего больше не говорите, иначе меня точно выгонят.

— Коли выгонят, так тем паче слушай — вдруг пригодится. Княгиня, как известно, ревнивая была, и дюже за свое место при Государе держалась, в царицы метила. Ей конкуренция не нужна была.

— За какое место она у Государя держалась? — заплетающимся языком спросил Вощинин.

— У-у, брат! Как тебя развезло! И закусить нема, чем, как на грех! Тебе бы надо в персидское посольство сходить, коль уж рядом оказался, да куда тебе до персов в таком виде!

— Продолжайте, продолжайте, Иван Дмитриевич, — Вощинин отломил корочку хлеба и понюхал ее, а затем отправил в рот.

— Так вот, я думаю, что Государь знал, что княгиня сразу заподозрит его отцовство, и дюже не хотел этого. Обратился он за помощью к Шебеко, и та ему помогла весьма хитромудрым образом. Нашла этого дурачка, который Нестеровой куры строил, и подговорила его оговорить полицмейстера, что тот и сделал, по ее подущению жалобу через Юрьевскую подав. Возник скандал, Александр Захарович сперва с испугу во всем признался, как на него Сморкалов с братией набросились — из рядовых в полицмейстеры выслужился, ничего дивного, — а потом взял себя в руки, и от всех показаний отказался. Восстановили его даже в должности, когда скандал приутих. Да это и не важно было, главное, что Юрьевская сразу убедилась, что это полицмейстер девку растлил, а про Государя ей и в голову теперь не могло прийти. Александр Захарович, думаю, за поношение свое возмещение получил, об этом я не знаю, а вот Владимиров пострадал еще и мордою своею, и уж точно без благодарности не остался. Александр Захарович человек простой был, думаю, как Государь в Бозе почил, тотчас же эту благодарность у клеветника отнял, а самого его, как княгиня с Шебеко силу свою потеряли, и заступится уже не могли, заставил отбыть восвояси. Теперь Владимиров мстит его семейству за то, да и благодарность хочет вернуть.

— Же-же-же… Ж-железная маска. П-полюстровского участка, — выговорил Вощинин.

— Пойдем-ка, драгоценный Платон Сергеевич, на извозчика посажу, — сказал Путилин. — Это потому что ты раз в месяц всего до водки дорываешься. Ладно уж, я, пожалуй, с благодарностью да с незаконным отпрыском теперь сам разберусь. Думаю, камешек это был или перстень, скорее. А ты уж тогда посольствами занимайся. Так мы их с двух сторон и сцапаем.

* * *

Ощущая в своей крови немыслимое соседство хины и хны, но все равно катастрофически быстро поправляясь, Фаберовский перебрался на диван и теперь порядком приуставшая Ксения уже его обмахивала газеткой. По настоянию Соломона Фаберовскому был доставлен из кухмистерской на Среднем перловый суп, Соломон с Варенькой уничтожили мясной биток и кашу, входившими в обед, и сейчас пили чай с посыпанными сахаром крендельками, а Артемий Иванович решил внести свой вклад в выздоровление товарища и стимулировать у него вырабатывание желудочных соков для лучшего переваривания перловки.

— Я твою доброту, Степан, на смертном одре вспоминать буду, — говорил он Фаберовскому, сидя по другую сторону стола и расправляясь с парой рябчиков, которые были доставлены ему из трактира «Лондон» г-жой Мизулиной. Рябчики были розовые, румяные, обложенные пикулями и картофелем, способные вызвать выделение желудочного сока не только у Фаберовского, уныло хлебавшего холодный перловый суп, но даже у покойника. Соломон с Варенькой старались не смотреть в сторону Артемия Ивановича, а Ксения шумно глотала слюну, не в силах оторвать от рябчиков взора.