Как всегда, когда пентхаус блестел, а хлеб стоял в духовке, в воздухе витало ожидание. Джек сидел на лестнице и перебирал свои бейсбольные карточки, но на самом деле просто ждал, кто приедет в этот раз.

Без пятнадцати четыре приехала мама. А женщина, приехавшая с ней, оказалась совсем не женщиной.

Во-первых, она была меньше Джека. У нее были настолько большие глаза, что они занимали пол-лица, а такого грустного рта, больше похожего на крошечную прорезь, Джеку еще видеть не доводилось. Руки девочки нервно подергивались, как будто ей просто необходимо было что-то держать.

— Это Эмма, — сказала мама.

А девочка повернулась и стремглав бросилась назад в лифт.

Это было второе, что отличало ее от обычных «гостей»: она здесь оставаться не хотела.

— Отлично, — вздохнула Анна-Лиза, — в таком случае я еду в тюрьму.

Джозеф Сент-Брайд вздохнул.

— Анни, я понимаю, что у тебя разрывается сердце. Но ты не можешь забрать ребенка у родителей без разрешения опекунского совета.

— Ты ее видел? Что мне оставалось делать?

Она говорила так тихо, что Джеку пришлось напрячь слух, чтобы услышать разговор за закрытыми дверями библиотеки.

— Джозеф, ей всего девять лет. Ей девять лет, а ее сорокалетний дядя ее насилует!

Джек знал, что такое изнасилование: невозможно жить с такой матерью — предводительницей крестоносцев в борьбе против насилия над женщинами — и не знать этого. Изнасилование как-то связано с сексом, а секс — нечто слишком неприличное, о чем даже думать стыдно. Он попробовал представить, как Эмма, которая кричала и упиралась, когда ее несли наверх, занимается этим со взрослым мужчиной, и его чуть не вырвало.

— Пойди сам посмотри! — вдруг крикнула мама, и они поспешно вышли из библиотеки, настолько сосредоточенные на своем споре, что, слава богу, не заметили сидящего у дверей Джека.

Он тайком пробрался за ними. Они заперли девочку. Джек не помнил, чтобы за все годы, что мама занимается спасением несчастных женщин, она хотя бы раз кого-то закрывала в комнате.

Отец негромко постучал и вошел.

— Эмма, привет, — мягко сказал он. — Я муж Анны-Лизы.

Эмма открыла рот и начала кричать. Ее крик эхом отозвался у Джека в голове, и, вероятно, из-за него внизу даже лопнуло несколько хрустальных бокалов.

— Выйди, — велела мать, — она тебя боится.

Джозеф вышел в коридор, прикрыл за собой дверь и посмотрел на Джека.

— Мне очень жаль, что ты стал этому свидетелем.

Джек пожал плечами.

— А мне жалко Эмму, — ответил он.

Анна-Лиза обратилась в суд и получила временную опеку над Эммой. Прошел месяц. Девочка начала есть, стала выглядеть здоровее. Но каждую ночь она пыталась сбежать.

Однажды ее нашли под лестницей, где любил прятаться Джек с приятелями. Один раз в мусоропроводе. Еще раз ей удалось выбежать в прихожую, где Корасон ее и догнала.

Мама говорила: все потому, что Джозеф напоминает Эмме о том, что с ней произошло.

— Меня выгоняют из собственного дома. Никуда не поеду! — возмущался отец, и ссора вспыхивала с новой силой.

Джек ничего не говорил, но сам думал, что маму должно перестать беспокоить то, от чего бежит Эмма. На его взгляд, тайна заключается в том; куда она направляется.

Джек соорудил ловушку для грабителей, натянув перед дверью нейлоновую леску, уверенный, что обязательно проснется от шума падающего на ковер тела. Он выпрыгнул из постели и увидел лежащую на полу полностью одетую Эмму.

Она взглянула на него, оценивая, не из тех ли он, кого стоит бояться.

— Все в порядке, — прошептал Джек. — Я никому не скажу.

До этой секунды он не думал о том, что придется хранить ее секрет, возможно, даже помочь ей бежать.

Эмма прищурилась.

— Гонишь!

В устах ребенка это слово прозвучало странно, как будто рой мух слетел с губ, когда она открыла рот. Джек протянул руку, чтобы помочь девочке встать, но она поднялась сама.

— Я хочу убраться отсюда.

— Ладно.

— И ты меня не остановишь.

Джек пожал плечами.

— И не собирался.

Он скрестил руки на груди, надеясь, что выглядит так же круто, как ему кажется.

Эмма прошла мимо него. Господи, если мама узнает, что он делает, ему несдобровать! Он смотрел, как девочка неслышно крадется по восточной дорожке, устилавшей лестницу.

— Эмма! — шепотом окликнул он.

Она обернулась.

— Ты бейсбол любишь?

Ему раньше и в голову не приходило проводить время с девчонкой, тем более дарить ей подарки, но они с Эммой заключили договор. За каждую ночь, когда она не будет убегать, он станет давать ей две бейсбольные карточки. Она понятия не имела, что Стив Ренко и Чак Рейни — отстой, что означало, что Джек жертвует своими самыми плохими карточками. Они сидели на полу в его комнате, и он учил ее отбивать мяч, показывал полупозиции, рассказывал о призе знаменитого питчера Сая Янга.

Она разговаривала мало. А когда открывала рот, то говорила ерунду. Рассказывала, что слышала, как кровать стучит о стену, когда ее мать с отцом этим занимаются, — просто омерзительно. Еще Эмма сказала, что Корасон давным-давно уже забыла, что такое мужчина. Как будто хотела своими словами шокировать Джека. Каждый раз, когда Эмма заводила свою песню, Джек смотрел, будут ли опять слетать с ее губ мухи, и молчал.

Однажды ночью он проснулся и обнаружил у своей кровати Эмму.

— Ты проспал.

Он взглянул на часы — два часа ночи.

— Прости, — пробормотал он, садясь на кровати. И вспомнил, что ему больше нечего дарить. — Эмма, я отдал тебе уже половину своих карточек. Больше я не могу отдать.

— Да?

Она казалась совсем маленькой в ночной сорочке и халате. Пояс халата был дважды обернут вокруг талии. Халат раньше принадлежал Джеку, мама просто вытащила его из шкафа.

Джек свесил ноги с кровати.

— Поэтому если хочешь уходить, то тебе лучше поспешить.

Эмма уставилась в пол. Странная девочка, всегда пристально разглядывает малейшие детали. Она знает, сколько веснушек у Джека на ухе, помнит, что на третьей ступеньке есть трещина в форме буквы «W».

— Может быть, завтра ночью, — сказала она.

Через неделю они лежали на его кровати, не касаясь друг друга. Джек еще раньше заметил, что с кем бы Эмма ни вступала в контакт, она всегда оставляла между собой и остальными несколько сантиметров.

— У тебя есть подружка? — спросила Эмма.