Две уточки в пруду с любопытством скользят по воде к кораблику и описывают вокруг него круги. «Какие они умиротворенные!» – думаю я, с восхищением наблюдая, как к двум уточкам присоединяется третья. Разумеется, под водой они активно гребут лапками, но на поверхности этого не заметишь – только спокойствие и безмятежная гладь воды. Я прихлопнула муху и невольно усмехнулась: что-то объединяет меня с этими уточками. Ведь я веду множество дел, успеваю повсюду, а на поверхности можно заметить лишь мое безмятежно-спокойное лицо.

Старые страхи относительно возможности моего удаления от двора несколько улеглись, но приходится все время быть начеку, постоянно ожидать появления новой соперницы, которая может объявиться в любой момент и бросить мне вызов. В нынешнем году уже были хлопоты: Морфиза, «Маленькая Королева», овдовела и вернулась в Париж. Вскоре она забеременела, и поползли слухи о том, что ребенок зачат от короля. Я быстренько выдала ее замуж за одного из двоюродных братьев дядюшки Нормана, и они вдвоем уехали в Реймс, к месту службы супруга. Я подумывала о том, чтобы побывать на их свадьбе, однако не смогла забыть о нашей встрече в Фонтенбло, когда Морфиза окидывала меня насмешливым взглядом своих прекрасных глаз и выставляла напоказ округлившийся живот. Этого я и сейчас еще не могу забыть.

Лебель помогает мне внимательно присматривать за девицами, которые поселяются в городском домике короля. Время от времени появляются на горизонте и придворные дамы, то одна, то другая. Никому из них не удается продержаться больше трех-четырех недель, за их спиной не маячат могущественные партии. Мой аквариум все пополняется жемчужинами и самоцветами. В прошлом месяце, например, я положила туда еще два камешка с вырезанными моей рукой инициалами.

– Доешь, любовь моя, – говорит Луи и протягивает мне половинку утиного яйца.

Сам он закрывает глаза и поднимает лицо к солнцу, купаясь в его горячих лучах. В такие минуты я смотрю на него и годы словно бы исчезают без следа, я снова вижу того красавца-мужчину, в которого влюбилась без малого пятнадцать лет назад. До сих пор я способна пролить слезы при воспоминаниях о головокружительной бездне, в которую затянула нас обоих вспыхнувшая тогда любовь.

Ну а сейчас… мы больше похожи на пожилую семейную чету. Хотя наши отношения не скреплены брачными обетами, я вполне полагаюсь на нашу любовь и дружбу, на данное им слово. Я по-прежнему боготворю Луи, но и его недостатки стали для меня заметнее. В молодости я была слепа, а теперь-то я хорошо знаю, что он всего лишь человек – робкий, нерешительный, погруженный в свои удовольствия. Я знаю, на что он способен, а на что – нет. Наверное, это и есть любовь.

– Интересно, закончил ли Дюбуа изготовление мушкетов? – обращаюсь я к королю. – Нужно ли мне послать кого-нибудь для проверки?

Луи отрицательно качает головой и берет меня за руку, потом снова откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.

– Нет, это не к спеху. Здесь, в этом саду, так чудесно, что мне даже двигаться не хочется.

Я ласково сжимаю его руку и смотрю, как мадам Виктория присела рядом с малышом, герцогом Беррийским, и протянула ему для ознакомления червячка. Она улыбается племяннику, сжимает его в объятиях. В ответ застенчивый, неуклюжий мальчуган сияет, потом вдруг быстро роняет червяка в траву: к ним приближается герцог Бургундский, выставив вперед шпагу, и громко объявляет, что намерен проткнуть эту добычу.

«Я счастлива», – осознаю я. Счастлива. Да, там, в глубине, я отчаянно работаю лапками, но ведь такой жизни я и хочу. Мне хотелось бы вечно сидеть вот так рядом с Луи, в саду, когда наша жизнь начинает клониться к закату. Хочу держать за руку его, окруженного своими родными, своими наследниками, в мире и согласии. Как бы мне хотелось запечатлеть эти мгновения на полотне или в камне, дабы сберечь их вопреки надвигающимся переменам.

Лебель отыскал ее в Гренобле, по рекомендации ее сестры. Дочь почтенного буржуа, девушка настаивает на том, чтобы иметь собственный домик в пригороде Парижа, близ королевского охотничьего замка Ла-Мюэтт. Лебель все устроил, не посоветовавшись со мной, и этот факт не идет у меня из головы, причиняя легкое беспокойство.

Меня изо всех сил стараются уверить в том, что эта молодая женщина весьма незаурядна.

– Это ожившая статуя, на голову выше всех прочих женщин! Это Елена, Афродита!

– Ее волосы, черные как вороново крыло, ниспадают до самой земли, что само по себе – выдающееся достижение, если принять во внимание ее рост.

– Я всегда считал, маркиза, что ваш цвет лица великолепен, – по крайней мере, был таким раньше. Но когда я увидел ее кожу… это что-то…

– Она настоящая ама… ама… как там называют воинственных женщин из Бразилии? Аматоры? Амаретты? Нет, амаретто – это же напиток, кажется?

Ее зовут Анна Куппье де Роман. Похоже, что Луи влюбился в нее с такой силой, на какую только способен. Когда у нее родился сын, я была готова исполнить свой долг и подыскать малышу имя, но Лебель сообщил, что король уже нарек его именем Луи-Эме де Бурбон[32].

Эти три слова дают повод к нешуточной тревоге. Ведь Луи никогда особо не интересовался своими бастардами, число коих множится год от году. В прошлом году их родилось двое, в нынешнем – бог знает сколько. Имена всем даю всегда я, а потом определяю их в монастыри или в школы, иногда вместе с матерями, которые вполне удовлетворены полученными небольшими пенсионами и брошками с алмазами.

Но имя, данное этому младенцу – Луи-Эме де Бурбон, – звучит как официальное признание отцовства. Множатся слухи о том, что король намерен узаконить мальчика, что мадемуазель де Роман скоро переедет во дворец и займет мое место – то ли через неделю, то ли к Иванову дню, – что король безумно любит мать и дитя. Говорят, что она называет сына монсеньором, будто он и впрямь законный сын короля, что ее переполняет тщеславие.

– Глупости, – сердито отвечает на это Франни. – Вам же известно, что он никогда не проявлял ни малейшего интереса ни к одному из своих бастардов. Они причиняют ему только беспокойство, да и стоят не так уж дешево.

– Но сейчас все не так. Прежде он никогда сам не нарекал детишек именами. – Не могу унять дрожь с той минуты, как услышала эту новость, которая поразила меня до глубины души. Луи-Эме де Бурбон. Я подумывала назвать его Романом де Гренуйлем, обыграв фамилию матери и название ее родного городка (что значит «лягушка»). Поговаривают о том, что король уже подписал свидетельство о крещении. Надо будет поручить моим людям отыскать и выкрасть этот документ, официально подтверждающий отцовство Луи.