Закрываю глаза, когда он притягивает меня к себе, и отдаюсь его прикосновениям, забывая про боль. Пусть всего на мгновение.

Мое тело просыпается быстрее, чем разум. Хотя ужас агонии позади, ноющая боль все еще обжигает мне спину. Она вспыхивает, стоит мне открыть глаза. Я вздрагиваю. Что это? Где я?

Гляжу на полотняный шатер, установленный над моей койкой. В голове туман, я помню только объятия Инана. При мысли об этом сердце трепещет, словно я все еще в его сильных руках. Но все остальное кажется таким размытым, будто случилось тысячу лет назад. Его слова, наши слезы. Тростники, щекотавшие спину. Больше я их не увижу…

…черные глаза Сарана наблюдают, как нож лейтенанта вонзается в мою спину.

«Я был бы плохим королем, если бы не напомнил тебе о том, кто ты есть…»

Резко сажусь на кровати, вцепившись в грубые простыни. Боль снова накрывает волной, так что я едва подавляю стон, когда кто-то входит в палатку.

– Ты проснулась!

Рослая веснушчатая девушка-маг со светло-коричневой кожей и копной белых косичек подходит ко мне. Я вздрагиваю, когда она прикасается ко мне, но от тепла, проникающего сквозь хлопок моей туники, у меня вырывается вздох облегчения.

– Кани, – представляется она. – Приятно видеть, что ты пришла в себя.

Я разглядываю ее. Мне кажется, что я видела двух похожих на нее девчонок на поле для агбон.

– У тебя есть сестра?

Она кивает:

– Близняшка. Но я симпатичнее.

Пытаюсь улыбнуться, но не чувствую радости.

– Насколько все плохо?

Мой голос кажется мне чужим. Он жалкий и пустой. Словно эхо, отражающееся от стен высохшего колодца.

– О, это… Уверена, со временем…

Закрываю глаза, готовясь услышать правду.

– У меня получилось залечить раны, но… думаю, шрамы останутся.

Я был бы плохим королем, если бы не напомнил тебе о том, кто ты есть.

Снова передо мной холодные и бездушные глаза Сарана.

Бездушные.

– Но я недавно этим занимаюсь, – вырывается у Кани. – Уверена, лучший целитель уберет их.

Я киваю, но это уже неважно. Даже если стереть надпись, боль останется. Тру опухшее израненное запястье. Там, где магацитовые наручники впивались в кожу, тоже остались шрамы. Этого тоже не исцелить.

Полог шатра раскрывается, и я оборачиваюсь. Не хочу никого видеть, но потом слышу:

– Зел?

Этот голос полон нежности. Но он принадлежит не моему брату, а человеку испуганному и снедаемому стыдом.

Поворачиваюсь к нему: Тзайн сидит, съежившись, в углу шатра. Соскальзываю с койки. Ради Тзайна я проглочу слезы. Каждую.

– Привет, – говорит он.

Обнимаю брата, и рубцы снова горят. Он крепко прижимает меня к себе, отчего боль усиливается, но я молчу, ведь он должен видеть, что я здорова.

– Я оставил тебя тогда… – Его голос дрожит. – Разозлился и ушел с праздника. Но если бы только знал…

Отстраняюсь от Тзайна и изображаю улыбку.

– Все не так страшно, как выглядит.

– Но твоя спина…

– Все хорошо. После того, что сделала Кани, даже шрамов не останется.

Тзайн смотрит на девушку. К счастью, она находит силы, чтобы улыбнуться, и он переводит взгляд на меня, отчаянно желая поверить моей лжи.

– Я обещал папе, – шепчет он. – И маме…

– Ты сдержал слово, каждый день защищал меня. Не вини себя, Тзайн. Я не виню.

Стиснув зубы, он обнимает меня снова. Я вздыхаю от облегчения, чувствуя, что его мышцы уже не напряжены, как раньше.

– Ты проснулась.

Я поворачиваюсь к Амари. Ее черные волосы на этот раз не заплетены, а развеваются за спиной, когда принцесса входит в шатер, держа в руках солнечный камень. Он озаряет ее сиянием, но не пробуждает во мне никаких сил.

Это открытие почти лишает меня мужества. Что случилось?

В последний раз, когда я держала его, тело наполнил гнев Ойи – это позволило мне почувствовать себя богиней. Теперь же ощущаю себя мертвой.

Хотя мне не хочется вспоминать Сарана, мой разум возвращается в темницу.

Мерзавец словно вырезал из меня магию.

– Как ты?

Голос Амари возвращает меня к реальности. Янтарные глаза пристально смотрят на меня. Сажусь на койку, пытаясь потянуть время.

– Все в порядке.

– Зели… – Амари пытается встретиться со мной взглядом, но я отворачиваюсь. Она не Инан и не Тзайн. Ее не обманешь.

Кани выходит из шатра, приоткрывая полотна, так что я могу видеть пейзаж. Солнце садится за горы, прячется за вершиной, окрашивая небо оранжевым цветом.

– Какой сегодня день? – прерываю принцессу. – Как долго я была без сознания?

Амари и Тзайн переглядываются. Сердце уходит в пятки. Вот почему я не чувствую магии…

– Мы пропустили солнцестояние?

Тзайн смотрит в землю. Амари кусает нижнюю губу и шепчет:

– Оно завтра.

Ком подкатывает к горлу. Я хватаюсь за голову. Как мы доберемся до острова? Как провести ритуал? Хотя почувствовать холода мертвецов не удается, шепчу про себя заклинание.

Эми авон ти о ти сун, мо ке пе ин ни они…

…Солдат резко опускает нож. На моих губах выступает желчь. Я кричу. Но боль не уходит…

Ладони горят, я опускаю глаза. На коже отпечатались кровавые следы от впившихся в них ногтей. Разжимаю кулаки и вытираю кровь о простынь, надеясь, что никто не увидит.

Затем снова повторяю заклинание, но духи не поднимаются из земли. Магия пропала.

И я не знаю, как вернуть ее.

Осознаю это и вновь ощущаю в душе зияющую дыру, как тогда, после Рейда. Или когда увидела папу, валявшегося на улице Ибадана.

Думаю о первом колдовстве в песках Ибеджи, вспоминаю неземную энергию, исходящую от солнечного камня, и касание Ойи. Боль, пронизывающая меня сейчас, кажется даже острее, чем нож лейтенанта.

Это как снова потерять маму.

Амари садится ко мне на койку и опускает солнечный камень. Больше всего на свете хочу, чтобы его золотое сияние вновь отозвалось в моей душе.

– Что нам делать? – спрашиваю я. Если мы недалеко от хребта Оласимбо, Зария, по меньшей мере, в трех днях пути. Даже если бы магия вернулась, мы не смогли бы добраться вовремя – успели бы только отплыть на священные острова.

Тзайн смотрит на меня так, словно ему дали пощечину.