Муж выполнил свое обещание, да так, гад, что раз и навсегда отбил у меня желание и на «Люкс» ехать, и на какой другой каток. Он взял мне напрокат коньки с ботинками на два размера больше, моего тридцать седьмого уже не было, ходовой, все разобрали. Я натянула их на один капроновый чулок, без носков, и еле дотелепала по деревянному настилу до выхода на лед. Кое-как, враскорячку, под руку с ним прокатились до ближайшей скамейки. Ноги разъезжались в разные стороны, Миша еле удерживал меня.

– Посиди здесь, передохни, я сейчас, – вздохнул он и исчез, правда, не обманул, появился через несколько минут с двумя девчонками лет семи. – Они, детка, фигуристки, поучат тебя, только не утомляй их.

Я не успела и слова вымолвить, как он растворился в толпе катающихся. Я еле оторвала свою задницу, прочно приклеенную страхом к ледяной лавке, девочки с двух сторон подхватили меня за руки. Что было дальше, месяца полтора напоминал огромный побагровевший синячище на правой ягодице. Через несколько шагов я плюхнулась об лед с такой силой, что меня еле трое здоровенных мужиков подняли и дотащили до раздевалки, хорошо еще, что не шмякнулась назад, затылком, сотрясение мозга было бы гарантировано. А Мишенька мой драгоценный преспокойно продолжал кружиться и ничего в свою голову не брал, пока одна из моих юных тренеров не обнаружила его среди приятной компании.

– Как же так, детка, ой, ты встать не можешь, как же тебя угораздило так шлепнуться, – сокрушался он. – В следующий раз наймем тебе платного тренера.

Следующего раза, упаси бог, уже не было, с меня хватило и этого. Зато летом я ему отомстила. Сколько ни пытался он удрать от меня на третий пляж в Серебряный бор – отвертеться от моего сопровождения не мог. Пришлось его пляжному окружению, загоравшему всегда на одном и том же месте на самом берегу Москвы-реки, меня терпеть. Только Юрий Борисович Левитан, которому Мосдачтрест даровал на сезон в Серебряном бору летний домик, как мне показалось, радовался моему появлению. Какой же у него бархатный голос, еще красивее, чем звучал по радио, аж дрожь берет. Сколько же интересного я услышала от этого необыкновенного человека.

– Ну, одесситка, морская душа, вы хорошо плаваете? Тогда поплыли.

Угнаться за ним было сложно, он запросто переплывал реку, хотя она здесь разливается во всю свою ширь, а потом еще удивлял всех стойкой на вытянутых руках.

По течению плыть сплошная благодать, а возвращаться против течения, нужно честно признаться, это совсем наоборот. Но мой кавалер меня не бросил, наоборот, старался держаться на воде со мной рядышком. Еще подал мне руку, когда я выползала, еле дыша, и рухнула на берегу, ничего не соображая, на его подстилку. Придя в себя и в пылу признательности, я выложила Юрию Борисовичу, что совсем маленькой девочкой, сидя на кухне в Одессе, слушала его по нашей радиоточке, а бабушка постоянно повторяла: «Олька, это Левитан, это Левитан, его голос ни с каким другим не перепутаешь».

– Обязательно расскажу бабушке, что с вами познакомилась и даже…

Я посмотрела на его руку, которая лежала поверх моей, и он ее быстро убрал.

– Этого говорить не стоит. Тысячу моих комплиментов вам, милая одесситка, надеюсь, еще увидимся.

Кажется, я отвлеклась. Приятные воспоминания меняются понуканием свекрови и возвращением в реальные будни.

– Миша, у тебя жена есть, – ворчит Сонечка, доставая из шкафа Мише белье, – пусть она за тобой ухаживает. А то все мама да мама, и стирай, и гладь.

Эти камешки в мой огород сначала казались мне нашим мелким одесским песочком с пляжа, я считала их шуткой, не обращала внимания. Дома бабка тоже ворчала, что ей тяжело, а мы здоровые девки вместо помощи валяемся по диванам, как приходим с работы. Но, стоило только что-то начинать нам с Алкой делать, как она нас здесь же гнала с кухни, приговаривая: еще наработаетесь, а пока гуляйте. Но у моей свекрови мелкий песочек стал постепенно обретать увесистость булыжников с одесских мостовых. А может, она права. Медовый месяц давно минул, пора быть уже полноценной женой, хозяйкой в своей семье, пусть она и небольшая, всего два человека.

Я – за, но Миша всем своим поведением против, во всяком случае, так мне кажется. Я не могу его понять, он мало интересуется моими проблемами, например, как у меня складываются дела по работе. Несколько раз пыталась с ним поделиться, он не слушает – ему некогда. Смотрю что-нибудь по телевизору, спектакль или фильм, он, заявившись домой, даже не спросив меня, тут же переключает на другую программу, свой спорт. Протестовать и возмущаться бесполезно.

– Тебе делать нечего, смотришь всякую херню, давай хоккей досмотрим, я с третьего периода сбежал. Что за репертуар у нас сегодня на ужин? Детка, тащи сюда в комнату, не отрываясь от «ящика», пожру.

Меня как будто не существует. Что я голодна и ждала его, чтобы вместе сесть за стол, муженьку по одному месту ниже пупка.

Мама не вмешивается, она сама вынуждена смотреть эти спортивные передачи, лишь бы угодить любимому сыночку. Ладно бы только смотрела, так нет, она постоянно между нами, и как тут быть хозяйкой в своей семье, если без нее никуда – ни в кино, ни в театр, а уж тем более, в поездки за город на природу. Она в машине плюхается рядом с Мишей, я сзади. И тысячу раз одно и то же, где, в каком магазине или доме, мимо которых проезжаем, у ее сына была пассия. Там такая красивая девушка, куда она, Миша, подевалась, а здесь, помнишь, вообще куколка, ножки, грудь, талия, все при ней, не чета той тощей селедке, что в комиссионке на Благовещенском. Она так хотела за Мишу замуж выйти, тебе не передать. Еще какая-то Муза была, переводчица, они на Пицунде вместе отдыхали, Роза уже поздравляла меня… Где она, Миша?

В очередной раз эти излияния моей свекрови, накопившиеся за более чем двадцать лет бурной молодости ее сына, меня так достали, что терпение мое лопнуло и я попросила мужа остановить машину. Сказала, что на минутку забегу в универмаг, что у Триумфальной арки. А сама: все, хватит. Сколько еще может так продолжаться. И вовсе не ревность меня душит. Непонятно, за кого я замуж вышла: то ли за сына, то ли за его мать. Перекантуюсь еще какое-то время, может, дойдет до моего красавца, что пора менять прежний холостяцкий образ жизни, выходит, не насладился ею досыта. Нет – смотаюсь, поминай, как звали, и больше никакими коврижками не заманишь. Вместо посещения универмага, я села в троллейбус уехала домой. Господи, как мне все надоело. Еще хорошо, что бог послал мне такого преданного Воронцова, могу с ним душу отвести, не жаловаться, ни в коем случае, зачем ему знать, что происходит в этой квартире на пятом этаже.

В квартиру оба они влетели, как ошпаренные.

– Мать твою так, мы, как дураки, ее ждем, а она тайком умотала. Ты что вытворяешь? Не хочешь с нами жить, скатертью дорога, тебя здесь никто не держит, мотай дальше в свою Одессу.

Крик сопровождался соответствующими комплиментами: я даже не знала, что такая, оказывается, дрянь. Ну и я не сдержалась и открыла свой ротик, высказала все, что думаю о моих новых родственничках. В ответ – убирайся вон! Схватив сумочку, я пулей вылетела из дома, чтобы больше ноги здесь моей не было. Летела по Калининскому, а в ушах звенело: убирайся отсюда! Куда теперь? Мне даже билет не на что купить, в кошельке ерунда, мелочь. Деньги остались в чемодане на антресоли. Кроме моего Воронцова и позвонить-то некому. А вдруг к телефону подойдет его жена?