Холл музея был черен от толпы народа. Огромные купола над головой заставляли чувствовать, что я вдруг уменьшился. Я считал, что для такой встречи это место слишком торжественное, и предпочел бы что-нибудь поскромнее – парк или кафе, – но у меня действительно не было выбора.

Купив билет и взглянув на план, я поднялся на второй этаж, в раздел музея, посвященный странам Азии. Мне пришлось пересечь пять или шесть залов, прежде чем я увидел Кроуфорда. Он неподвижно сидел на скамейке, разглядывая находящиеся перед ним экспонаты, и не заметил моего присутствия, пока я не подошел совсем близко. Он повернулся ко мне и грустно улыбнулся. Я увидел, что лицо у него еще более утомленное, чем на следующий день после смерти Харриса.

Посмотрев прямо перед собой, я понял, почему он выбрал для нашей встречи именно этот зал. «Большая волна в Канагаве» Хокусаи… Картина удивила меня своим крохотным размером: она была меньше, чем та репродукция, которая висела у меня в доме. Хоть я и часто посещал этот музей, но никогда не обращал на нее внимания. Честно говоря, я даже не знал, что в музее есть вариант. «Берег надежнее, но я люблю бороться с волнами»…

– Моя мать очень любила этот эстамп.

– Знаю, Дэвид. У меня был альбом «Тридцать шесть видов горы Фудзи». Элизабет как-то взяла ее у меня на время… Так и не отдала… Этот эстамп завораживает. С точки зрения западных людей, рыбаки гребут от волны, с точки зрения японцев – к волне, готовясь встретить ее ярость.

– Это из-за подписи?

– Мы все созерцаем реальность, но каждый толкует ее по-своему. В жизни все – лишь вопрос восприятия.

У каждого из тех, кто знал мою мать, было свое представление о ней. Я собирал эти образы один за другим, чтобы придать смысл ее жизни и логику ее истории. Но для меня она все же оставалась неуловимой.

– У тебя все хорошо?

– Учитывая то, что я пережил, лучшего и желать невозможно.

Ситуация меня обескураживала: хотя Кроуфорд был моим отцом, мне казалось, что я сижу рядом с совершенно незнакомым человеком. Какие связи – конечно же, призрачные – смогли бы нас объединить?

– Полагаю, вы уже говорили с Хэтэуэем?

– По телефону на прошлой неделе, когда ты еще был в больнице. Он что, ничего не захотел сказать?

– Нет, остался нем как могила. Он хотел, чтобы я услышал всю историю из ваших уст.

Кроуфорд издал смешок.

– Этот детектив славный малый. Ему было неловко, что он вынужден тебе врать.

– Я на него за это не сержусь, он это знает.

– Сначала он видел в моем предложении такую же работу, как и всякая другая. Но он очень скоро понял, что это расследование ведет его так далеко, как он и не предполагал: выплывала на поверхность часть его жизни, и он винил себя, что в свое время недостаточно постарался, чтобы расследовать это дело. Думаю, в конце концов он привязался к тебе.

Чувства… «Следователь должен оставаться объективным, а также избегать эмоционального включения…» В конечном итоге эти слова оказались адресованы не мне: Хэтэуэй пытался держаться на расстоянии, чтобы избежать угрызений совести.

– Что еще Лора успела тебе рассказать, прежде чем покончила с собой?

– Она сказала все – по крайней мере, все, что знала.

Кроуфорд положил руку на свои седые волосы.

– Я любил твою мать, Дэвид, как не любил ни одну женщину. Наша история была вовсе не интрижкой, уверяю тебя. Но иногда жизнь ставит между людьми непреодолимые препятствия.

Этот афоризм показался мне не самым изящным способом избежать ответственности.

– Когда вы узнали о моем существовании? Это не могло быть после того, как вы прочитали ту статью в «Нью-Йорк таймс», как вы пытались меня убедить!

– Конечно же, нет… На самом деле я об этом узнал очень быстро. Примерно через шесть месяцев после исчезновения Элизабет, когда полицейское расследование замерло на мертвой точке, я тайком обратился в лучшее детективное агентство Лос-Анджелеса. Они расследовали ее прошлое, не найдя серьезного следа, но выяснили, что твоя бабушка одна растит годовалого мальчика. Сопоставить факты было не трудно… Мне предоставили копию твоего свидетельства о рождении: даты соответствовали. Я был уверен, что у Элизабет за то короткое время, что длилась наша связь, не было другого мужчины. Тогда я понял, почему она вот так резко порвала со мной: теперь, собираясь стать матерью, она не хотела, чтобы в ее жизни присутствовал женатый мужчина. У нас с женой давно уже ничего не было, а я оказался слишком большим трусом, чтобы положить конец нашему семейному союзу.

– Вы узнали, что у вас есть сын, и ничего не сделали!

Я резко повысил голос, несколько посетителей с возмущением обернулись на нас.

– Я знал, что будет лучше, если я останусь в стороне от твоей жизни. Что мог бы я сделать? Свалиться твоей бабушке как снег на голову? Заявить о своих правах на тебя и заняться твоим воспитанием? Все мое время было занято работой и путешествиями. И у меня не было никакого права вырывать тебя из твоей настоящей семьи. В любом случае из меня не получилось бы хорошего отца и я не смог бы дать тебе что-то доброе.

Кроуфорд наклонился вперед, опираясь руками в бедра.

– В конечном итоге вся моя жизнь – сплошные упущенные возможности. Я остался в тени Уоллеса, прошел мимо самой большой любви своей жизни, не увидел, как растет мой сын… Но я не сетую на судьбу. Я никогда не жалел о своем решении: ты и без меня вырос хорошим человеком, Дэвид.

Из меня вышел хороший человек благодаря Нине. Несмотря ни на что, непроизвольно я представил себе, какой была бы моя жизнь, если бы я вырос подле Кроуфорда. Иметь отца, даже отсутствующего или занятого, куда лучше, чем быть сиротой, – в этом я был убежден.

– Получается, расследование, которое я вел, было всего лишь комедией? Я был всего лишь персонажем в разработанном вами сценарии?

– Я смотрю на это совсем не так…

– И как же вы на это смотрите?

– В свое время я уехал на три месяца в путешествие по Европе, где не был больше двадцати лет, – я тебе говорил, что после войны был журналистом в Париже… Мне только что исполнилось семьдесят семь, и я знал, что потом у меня не хватит духа на такое путешествие. Но мне так хотелось снова увидеть Францию, Италию, Испанию… снова побывать в таких памятных для меня местах. Но эти три месяца оказались даже отдаленно не похожи на отпуск: это путешествие снова вернуло меня в прошлое. Я не переставая мысленно перебирал ошибки молодости и думал об Элизабет. Однако даже представить себе не мог, что произойдет после моего возвращения в Нью-Йорк. Будто по злой иронии судьбы среди прочей корреспонденции меня ожидало письмо… или, точнее, записка в несколько слов: «Я должен поговорить с вами об Элизабет. Позвоните мне как можно скорее». Подписано: Уоррен Грей.

– Брат Лоры…

– Я хорошо знал Уоррена: работящий парень, у которого в молодости были серьезные проблемы с алкоголем. Незадолго после съемок «Путешествия в пустыню» Лора попросила меня о помощи: он взял себя в руки, и она хотела, чтобы я нашел для него работу. У меня было немало связей в муниципальных службах, и мне было не трудно найти для него маленькую должность. Он очень старался и больше никогда и капли алкоголя не взял в рот. Чтобы отблагодарить, он время от времени приходил ко мне для работ по саду.