Я не знал, как закончить фразу; я не знал, что — иногда. Молчание накрыло нас и через несколько минут невыносимого напряжения я вышел из кухни. Поднялся в свою комнату за пальто — мне нужно было еще кое–куда зайти, — и, выходя из их дома, я услыхал из кухни плач; и ни за что в жизни не понять было мне, кто из них плакал — она или он.

Тюрьма представляла собой небольшое отдельное здание на окраине Клеткли. Подходя к ней, я волновался, ибо никогда там раньше не бывал и боялся, что меня самого затащат внутрь и запрут за соучастие. Возле главного входа играла дети — бросали друг другу мячик, разбегаясь всякий раз, когда в одного из них попадали; когда мячик подкатился слишком близко к тюрьме, они никак не могли решить, кто же будет его забирать. Поднявшись по ступенькам ко входу, я бросил им мячик; увидев, что я открываю дверь, они испуганно бросились врассыпную.

Мне вообще никогда прежде не доводилось бывать в тюрьмах. Когда арестовали моего отчима Филиппа, я остался дома с Тома и ждал до следующего дня, когда полицейский вернулся сообщить мне, когда начнется суд: к нему готовились больше двух недель. Временами мне хотелось навестить его в тюрьме — не чтобы утешить или поддержать, но из–за странного желания последний раз взглянуть на человека, убившего мою мать. Мы несколько лет прожили под одной крышей и хорошо знали друг друга, но я чувствовал, что на самом деле он остался мне чужим. Я подумал, что увидев его в тюремной камере, особенно после того, как его признали виновным и приговорили к смерти, я смогу по–настоящему понять, что же он за человек; я верил, что смогу разглядеть в нем то зло, которого не замечал ранее. Но как бы то ни было, я туда не пошел, а укрылся во время казни в толпе.

Тюрьма была построена в форме буквы «Т». На входе, в главном коридоре стоял стол, за которым обычно сидел констебль. В конце коридора друг напротив друга располагались две камеры. Из коридора их было не видно; я представился констеблю, который с удивлением посмотрел на меня.

— Что ты тут делаешь? — спросил он меня. — Хочешь к дружку сесть?

Это был высокий худой мужчина с копной темных волос и шрамом на челюсти, которым, я заподозрил, он очень гордился.

— Хочу поговорить с ним, — возразил я; мне хотелось ответить грубее, но я понимал, что должен выполнить свою задачу, и не стоит рисковать лишь ради того, чтобы доказать, что я его не боюсь.

Он ритмично постукивал карандашом по столу, откинувшись на стуле так, что я испугался, как бы он не упал, но он ловким движением, выработанным годами тренировок, опустил стул на место.

— Это можно, — пробурчал он. — Но недолго, минут пятнадцать, ясно? — Я кивнул и посмотрел на коридор, не зная, куда идти, но не успел я сделать шаг, как он встал передо мной, грубо схватив меня за руку, и его толстые грязные пальцы вцепились в мою кисть. — Не так быстро, — сказал он, — я должен убедиться, что ты ничего с собой не принес.

Я удивленно посмотрел на него. На мне были штаны, сапоги и широкая рубаха. Мне некуда было припрятать оружие или напильник.

— А что, похоже, что я что–то несу? — спросил я, и тут же прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

— На такой работе приходится быть настороже, — сказал он, прижав меня к стене, и раздвинув мои ноги носком сапога. Я вцепился в стену, стараясь удержаться и не лягнуть его, как лошадь, которую понукают, когда его руки зашарили по моему телу в поисках припрятанных инструментов.

— Довольны? — саркастически спросил я, но он только пожал плечами и кивнул в сторону камер. Мое мнение его не заботило.

— До конца, налево, — сказал он. — Он там.

Я прошел по коридору и перевел дух, прежде чем сделать последний шаг к камерам. Сперва я посмотрел направо, чтобы выяснить, кто сидит там. Камера была пуста, и это меня порадовало. Я развернулся с улыбкой, но она тут же исчезла с моего лица, когда я увидел Джека, молча сидевшего на полу камеры.

В ней не было ничего, кроме маленькой лежанки и дыры в углу, служившей уборной. Джек сидел на полу, откинув голову на лежанку, уставившись в стену перед собой. Его белокурые волосы, потемневшие от грязи, свисали на лицо. Он был бос, сквозь порванную на плече рубашку виднелся лиловый кровоподтек. Когда он повернулся ко мне, я увидел, насколько он бледен, а его глаза покраснели от бессонницы. Я нервно сглотнул и подошел к решетке.

— Джек, — сказал я, в смятении качая головой. — Как ты?

Он пожал плечами, но, казалось, обрадовался при виде меня.

— Паршиво, Мэтти, — ответил он, поднимаясь и присаживаясь на лежанку. — Я все испортил.

— Господи, — сказал я, не в силах сдержаться при виде своего друга в таком ужасном состоянии. — Это я виноват, — добавил я.

— Нет, — быстро ответил он; его это разозлило, будто последнее, в чем он нуждался, — моя жалость. — Никто не виноват, кроме самого меня. Мне следовало просто оттолкнуть тебя, а не бросаться самому на Ната. Как он там? Я его прикончил? Мне тут ничего не говорят.

— К сожалению, нет, — ответил я. — Ты сломал ему челюсть и пару ребер. Он не слишком–то хорошо выглядит, честно говоря.

— Да он и никогда особо хорошо не выглядел, — пожал плечами Джек. — А ты? Что с тобой?

— Меня пока не уволили, если ты об этом. Я думал, уволят, но до сих пор никто ничего не сказал.

Он удивился, но молчал пару секунд.

— Им же нужно, чтобы кто–то присматривал за лошадьми, наверное, — наконец сказал он. — Тебя продержат, пока не найдут замену. И мне тоже. С нами обоими здесь покончено.

Я кивнул и уставился в пол. Я не знал, следует перед ним извиниться или нет, — хочет ли он это услышать. Я решил, что не стоит, а вместо этого рассказал о своем разговоре с Амбертонами, о том, как они сказали, что им никогда не нравилась Доминик, и как меня это разозлило.

— Меня это не удивляет, — сказал он, глядя мимо меня. — Она обращается с тобой, как с дерьмом, и только ты один этого не замечаешь.

Я уставился на него, широко раскрыв глаза:

— Что?

— Неважно. Я не хочу сейчас говорить о ней. — Я раскрыл рот, но он жестом остановил меня. — Мэтти, я не хочу говорить о ней, ты меня слышишь? У меня сейчас своих хлопот полно, помимо твоей личной жизни. Еще три дня — и лучшие годы моей жизни будут безвозвратно загублены. Мне нужно, чтобы ты кое–что сделал для меня, Мэтти. Я прошу тебя об одолжении. — Я кивнул и заговорщицки огляделся по сторонам, хотя с того места, где я сидел на полу, не было видно ничего, кроме стен. Я придвинулся ближе к решетке, и Джек прошептал: — У меня есть план. — Искра сверкнула у него в глазах, он улыбнулся.

— Ну? — сказал я.

— Я могу тебе доверять? — спросил он, глядя прямо на меня.

— Разумеется, — поспешно ответил я. — Ты ведь знаешь, ты…

— Я надеюсь, — оборвал он меня. — Потому что ты единственный, кому я сейчас могу довериться, так что надеюсь, что не ошибся. Этот констебль, — сказал он, кивнув в сторону коридора, — Масгрейв. Он мне не друг. У нас были стычки в прошлом, так что он был бы только рад увидеть меня в петле.