его словами, и немало тех, кто слова эти не одобрял. Его никак не обрадовали лица довольных и совсем не огорчили лица разочарованных. Он говорил то, что думал, был с ними честен, а уж как те воспримут его слова, Алхаста не особенно волновало.

– Ладно, допустим, вы достаточно изучили меня и знаете, кто я есть такой. Пусть так. Но есть ведь и другое… Вы меня, конечно, извините, но я-то не знаю, где и среди кого нахожусь. Не вижу здесь ни одного человека, с кем когда-либо сталкивался. Я вас не знаю. Правда, вы называли имя моего отца, упомянули и Овту. Я готов называть другом всякого, с кем они водили дружбу и имели общие дела. Мне дорого все, что с ними связано. Но кроме упоминания их имен, вы не представили ничего, что давало бы вам какое-то право говорить со мной как бы от их имени. В моем понимании этого явно недостаточно… Всякое создание Божье желает себе свободы, точно так же хочет свободы и каждый народ, каждая нация. Но свободу не завоевывают на день или год. Временная свобода обязательно оборачивается более жестоким рабством… Она продлевает надолго, а то и до бесконечности следующее за ней рабство… Неподготовленная свобода не оставляет сил на свою защиту…

– Прости, Алхаст, что прерываю тебя, – подал голос сидящий у двери Висадди. – Мне не совсем понятно, о какой такой временной свободе ты говоришь. Наверное, у тебя на этот счет какие-то свои соображения. Но мы здесь имеем ввиду совсем другое. Наша цель не такова. Свободы не добиваются на какое-то время, короткое или долгое. Она нужна всегда и навсегда.

– Да, свобода нужна всегда и навсегда, – согласился Алхаст. – Но свобода, добытая единственно только доблестью и оружием, не может быть долговечной. Чтобы удержать ее, пользоваться ее плодами, нужно еще очень многое. Что же имеем мы? Только доблесть и немного оружия. И все. Нет глубоких знаний. Единицы, добившиеся каких-то высот, погоды не сделают. Опыт построения справедливого общества, накопленный предками, давно забыт… Если станем сейчас перечислять все то, чего у нас нет, но что нашему народу жизненно необходимо, мы просидим здесь до утра и все равно всего не перечислим… Мы шастаем по улицам, бросив свои и общественные дела, оружие оказалось в руках не совсем адекватных людей, разбились на десятки партий, движений и просто проходимцев, враждующих между собой и готовых вот-вот вцепиться друг в друга. И какую свободу мы можем добыть с таким потенциалом?.. Я искал… долго… очень долго… но так и не смог найти никого, кто толком объяснил бы мне, что за свобода нам нужна, где ее искать и как найти. Проще простого кричать на каждом углу «Свобода!». Однако одними лишь лозунгами и призывами мы вряд ли добьемся чего-нибудь путного…

Я не знаю человека, который осознал истинную суть свободы. Я не встречал людей, для которых эта самая свобода – естественная потребность, как воздух, еда, вода. То, без чего нет жизни вообще. Наверняка такие люди есть. Должны быть! Иначе нет смысла ни в чем, даже в существовании этого мира. Но мне, повторюсь, не посчастливилось встретить их… А вот тех, для кого свобода всего лишь обычное слово, хотя и овеянное некоторой романтикой, предостаточно. Среди них много смелых и отважных людей, в любой момент готовых стать на защиту Отечества. Но назвать их воинством свободы я бы не решился… Более того, не совсем уверен, что и мы с вами до конца понимаем смысл слова свобода… Наверное, у вас уже определен свой путь, мне хочется верить, что он верный. Но я-то еще не нашел этого пути и не имею никакого представления о том, каков он, чтобы, найдя что-то, понять, что это и есть искомый путь… правильный путь… И еще. До того, как найти этот самый правильный путь, я хочу найти себя. А мои тело и разум пока не настолько чисты, чтобы справиться с этой задачей… Именно потому и нет у меня уверенности в себе, чтобы стать рядом с вами. Именно потому нет уверенности и в вас…

– Спасибо тебе, Алхаст, за твою откровенность, – встал с места тот, который говорил с ним от имени присутствующих. – Ты не пытался понравиться нам, не пытался скрыть от нас свои мысли. Мы уважаем твою прямоту и честность… Висадди отвезет тебя домой, прости, что побеспокоили тебя… Ищи тот путь, который одобряют твои сердце и разум, ищи себя… Ну а мы… Мы будем добиваться свободы, у нас нет времени на созерцание и сомнения. Мы завоюем ее для Родины, миром или войной, даже ценой самых больших жертв. Мы воины, Алхаст! Воины свободы! Мы выбрали свою дорогу и не свернем с нее!

Алхаст низко опустил голову и долго стоял в задумчивости. Когда он снова поднял ее, каждый из присутствующих прочитал на его лице не сомнения или уверенность, а глубокую печаль. Она резко контрастировала с его возрастом, что поразило собравшихся.

– Я знаю, там, где добиваются свободы, может случиться и война. Но… но ведь это нашими предками были те, кто говорил, что «война не рождает сыновей, война их убивает»… Они никогда не хотели войны, ненавидели ее… Война – это голодный зверь, война – это прожорливый дракон, пожирающий людей молодых, смелых и самых здоровых, оставляя стариков, женщин, детей и калек влачить жалкое существование. Если уж без войны никак не обойтись, гибнуть в ней следовало бы отцам, добывая свободу сыновьям, а не сыновьям, добывая свободу старикам… Да поможет вам Бог во всех угодных Ему делах… Прощайте. Может, и увидимся еще… может, и встретимся где…

– Прощай, Алхаст, обязательно увидимся, – услышал Алхаст несколько голосов, но лиц попрощавшихся не разглядел.

Он остановился у двери и оглянулся:

– Мне хочется узнать поближе тех, кто водил дружбу с моим отцом. Мне хочется нести эту дружбу дальше. Мне очень дорого все, что с ним связано… Я приглашаю в свой дом в качестве дорогих гостей всех, кто считал его своим другом. Приходите, когда сможете… в любое время… Там вам всегда будут рады…

Алхаст вышел, сопровождаемый все тем же Висадди…

– Я что-то не понял тебя, Нажмуддин, – встал со своего места мужчина лет тридцати, высокого роста и крепкого телосложения. Одет он был в белую рубашку и темные брюки, да такие подогнанные и отглаженные, что можно было подумать, будто их только что сняли с манекена в сверхдорогом магазине. – Когда мы приглашали сюда этого молодого человека, ты так превозносил его,