– Тебя, тебя я люблю! – томным голосом шептал он поочередно каждой из трех сидевших у него на коленях девушек. – Ты красивая… самая красивая!

Слова эти он сопровождал поцелуями, в которых уже не отдавал себе отчета. Мало-помалу веки его тяжелели; раз десять пытался он встать, обнимая руками стан более или менее гибкий, но тут же тяжело падал на стул. В одиннадцатый раз тело его обрушилось уже на паркет, посреди осколков стаканов, тарелок и бутылок.

Дамы попытались его поднять и были в этом весьма настойчивы, но капитан уже храпел не хуже органной трубы.

– Старый грубиян! – воскликнула Роза. – Чтоб тебе пусто было!.. Да он пьян вдрызг!

– Ничего, за ночь протрезвеет, – рассмеялась Манон.

– Да и потом, украшения-то наши остались при нас! – философски заметила Франсуаза.

Их украшения!.. Профанация!.. Низость!.. Золото этих украшений, украденных у порядочных женщин, казалось, почернело от стыда на шеях, запястьях и пальцах этих презренных созданий!

– Пойдемте спать, – предложила Роза.

– Да, пойдемте спать, – повторили Манон и Франсуаза.

И они удалились, унося свечу, тогда как капитан все еще бормотал сквозь храп:

– Тебя, тебя я люблю! Ты красивая… самая красивая!

Проснувшись в районе полудня, Сент-Эгрев громко расхохотался, когда вставшая двумя часами ранее Марго сообщила ему, как закончилась ночь для Ла Коша… На паркете столовой, где тот и теперь еще лежал, похрапывая.

– Бедный старый капитан! – промолвил шевалье. – Вот ведь действительно: кто слишком много целует, плохо обнимает! Это ж надо – взять троих, но не получить ни одной!

И, выскочив из постели, дабы одеться, шевалье продолжал:

– Барбеко, случаем, с утра не заходил?

– Заходил, мой милый. С час назад. Он внизу, господин Барбеко. Ты так крепко спал, что я не решилась тебя разбудить.

– Отлично! Теперь, когда я уже проснулся, скажи ему, пусть поднимается.

Марго поспешила повиноваться, и через пару минут бывший аргулет уже кланялся своему командиру.

– Барбеко, – сухо произнес последний, продолжая предаваться самым интимным хлопотам о своем туалете, – что ты там говорил мне позавчера касательно того итальянского сеньора, маркиза Альбрицци, который проживает вместе с другом на улице Старых Августинцев в доме д'Аджасета?

– Я говорил вам, господин шевалье, – ответил Барбеко, почувствовав по тону, коим был задан вопрос, что за ним последует внушение, – что этот сеньор и его друг слывут здесь невероятными богачами.

– Прекрасно! А потом?

– А потом… что если вас это устроит, то в одну из ближайших ночей мы с нашими людьми могли бы пробраться в их дом.

– Хорошо! Но сколько людей, по-твоему, нам понадобится?

– Да человек семь-восемь, господин шевалье, таких, что покрепче.

– Замечательно! Значит, ты полагаешь, что с семью-восемью крепкими парнями мы без проблем проберемся в дом д'Аджасета?

– Вовсе нет, господин шевалье. Я не утверждал, что у нас не возникнет проблем, но…

– Но, господин Барбеко, если все ваши затеи столь же верные, комплиментов от меня можете не ждать, так как никакого богатства нам они не принесут!

– Господин шевалье…

– Вы глупец, господин Барбеко. Всего за пять минут этой ночью я узнал об этом верном деле больше, чем вы, возможно, за целый месяц. Можете вы мне сказать, сколь многочисленна охрана маркиза Альбрицци?

– Нет, господин шевалье.

– Так вот: я сам вам это скажу. Она состоит из тридцати хорошо вооруженных людей, тридцати, слышите, которыми командует некий оруженосец, то есть всего их тридцать один человек. И на столь охраняемый особняк вы намеревались напасть с семью-восемью крепкими, как вы говорите, парнями… у каждого из которых чего-нибудь не хватает?

– Господин шевалье, вероятно, действительно осведомлены лучше, чем я. Я и не знал…

– И это незнание, сударь, ваша вина! Ваша огромная вина! Что-то планируя, вы должны досконально выяснить все, что относится к этому плану! Да уж, хороши бы мы были, если бы положились в этом деле на вас и ваши сведения!

– Господин шевалье…

– Довольно!.. Ступайте выпейте что-нибудь внизу, пока я одеваюсь. А потом мы прогуляемся до особняка д'Аджасета, произведем, так сказать, разведку… И впредь, Барбеко, будьте более рассудительны!

– Господин шевалье может быть уверен, что этот урок пойдет мне впрок. Я принимаю его со всей возможной смиренностью – в чем господин шевалье и сам может убедиться, – поздравляя себя с тем, что мне повезло выполнять приказы командира, чей блестящий ум способен исправить все мои глупости.

– Хорошо-хорошо. Ступай уже… Если голоден, попроси, чтобы к вину тебе дали кусок пирога; там должно было еще остаться.

Так, грубо польстив командиру, господин Барбеко получил кусок пирога.

Опять же, прав был Лафонтен: «всякий льстец кормится от тех, кто его слушает»[33].

Сент-Эгрев приказал, чтобы Ла Кошу позволили как следует выспаться – тот еще так и не протрезвел.

Шевалье знал своего капитана: если уж тот пил, то упивался вусмерть!

Был уже час дня, когда Сент-Эгрев вышел с Барбеко, сказав Марго:

– Вернусь часам к четырем. Скажи Ла Кошу, чтобы меня дождался.

Командир Остатков дьявола и его заместитель не прошли по улице и двадцати метров, как первый, обращаясь ко второму, резко бросил:

– А как же мой приказ, Барбеко?

– Приказ? – переспросил тот, вытаращив глаза.

– Да. Ваш носовой платок.

– Мой носовой платок?..

– Ну да, черт побери! Или вы, мой дорогой, окончательно потеряли память за тот месяц, что мы не виделись?

– Ах! Простите, простите, господин шевалье, совсем из головы вылетело!..

Этот приказ, о котором столь живо напомнил Сент-Эгрев аргулету, заключался для последнего в том, что, выходя в город днем, он должен был постоянно придерживать платок у носа… или скорее у того места, где никогда был его нос.

Мера столь же благоразумная для самого Барбеко, столь гуманная для жителей Парижа, чьи взгляды, в противном случае, неизбежно привлекало бы отталкивающее уродство Барбеко.

Вы нам скажете, что, в виду отсутствия у него носа, было довольно странно, что господин Барбеко имел при себе носовые платки… Мы же вам ответим, что именно для того, чтобы использовать их указанным выше способом, бывший аргулет их при себе и имел.