его голову, казался безупречным. Они долго обсуждали его за вонючей загородкой личных апартаментов ротмистра, пока в одно утро в кубрике у ожидавших раздачи пищи жолнежей не появился пан Бенедикт с постным выражением лица.

— Дети мои! — с чувством произнес святой отец, как ангел, принесший благую весть. — Дети мои! С сегодняшнего утра и каждый день, мы будем говорить о Господе нашем.

Кто-то из кутавшихся в тряпье дрожавших его детей издевательски кукарекнул. Пан Крысик был готов поклясться, что это был новенький — лупоглазый и худой пулеметчик из Города.

— Бог, дети мои, все видит. И эти лишения, все эти лишения и муки, ниспосланы нам во искупление. Все наши грехи собраны, посчитаны и искупаются в данный момент. Каждый из нас должен подумать о спасении своей души, ибо грешный груз тяжел, но освобождаясь от него мы все приближаемся к царствию небесному. Как сказано: воин, сражающийся за Господа, да пребудет в посте и смирении, так как блаженен он. Потому что есть враг внешний и враг внутренний. И если внешнего врага мы победим, когда нам укажут наши командиры, то с врагом внутренним каждый призван сражаться сам. А борьба эта сложна…

Толпа слушавших его притихла. В задних рядах бесстыдно курили. За неимением закончившегося табака, курили надерганную в товарном вагоне, прицепленном сразу за локомотивом, солому. Чад от нее наполнял кубрик крутясь у приоткрытых бронезаслонок. Броневик покачивало, отчего казалось, что проповедь идет в трюме какого-нибудь корабля.

— Что такое искупление, дети мои? — неосторожно спросил отец Бенедикт. — Что есть искупление за наши грехи?

— Когда кормить будут, пан ксендз? — вежливо спросили из первых рядов. Тут отец Крысик почувствовал, что пулеметчики его уважают мало. Вернее — совсем не уважают. В полутьме вагона тлели самокрутки, вспыхивающие красным как глаза нечистого. Слова гулко разносились по пулеметному отсеку. — Поесть когда дадут?

Святой отец, глядя в сатанинские глаза подобрался, словно готовился прыгнуть в холодную воду, а потом продолжил проповедь.

— Искупление, это муки, принимаемые воином Христовым, за все Отечество. Ибо как сказано его преосвященством кардиналом Каковским: любая война ведущаяся за свое Отечество суть священна. Воин должен смиренно терпеть лишения. Потому как в Писании определено: вечером водворяется плач, а на утро радость. И мы с вами смиренно обретаем эти муки, потому что мы воины. Воин — суть страстотерпец, принимаемый во врата небесные, ако невинный младенец. Младенцы чисты, дети мои!

Экипажные страстотерпцы, до которых наконец дошло, что вместо завтрака будет проповедь, зароптали.

— Кормить, когда будут, святой отец? Курва мац! Кормить когда будут?!

В ответ отец Бенедикт воздел руки. Его ветхая фигурка еле угадывалась в соломенном чаде.

— Нет больше подвига, дети мои, чем умереть, в священной войне с большевицкими варварами и негодяями. Помните об этом, дети мои! Пусть нам будет трудно, ведь Господь думает о нас. Мы должны своим примером, своим служением показать, как могут сражаться сыны Польши. Помните о своих предках, дети мои. Помните о них! В Кшивосондзе в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году, Йороним Птак, мещанин из Вилькомира, пожертвовал жизнью ради Отечества и за свой подвиг сейчас вкушает небесные блага среди ангелов. Он проник в пороховой погреб москалей и, закурив, взорвал себя вместе с ним. Отличительная доблесть! Отличительная! Вольдемар Кашица сжег свой дом, а в нем сгорела полковая канцелярия и этот герой не был казнен, дети мои! А пошел за это в Сибирь, потому что на него не смогли найти доказательств! Инвалид Миколай Возняк в одиночку прокрался в ряды варварской орды и выкрал деньги на покупку фуража. За это был повешен перед строем оплакивающих его селян. Все они приняли мученичество во славу Польши и пресвятой нашей матери Католической церкви! Вот, дети мои, ярчайшие примеры героизма! И имя им самопожертвование. Без самопожертвования нет Отчизны.

Пан Штычка, до сего момента тихо сидевший в углу, придвинулся в первые ряды и поинтересовался.

— Пшепрашам, пан ксендз, а жесли из кабака в участок забрали, а ты при этом дал раза пану жандарму, это геройское дело?

От такого вопроса святой отец совсем растерялся и беспомощно осведомился был ли тот жандарм большевиком и москалем.

— Пан Вуху-то? — Леонард задумался, а потом откровенно признался, — пес его знает, ваше преподобие. Если с одного боку глянуть, то, может, и был. А если с другого, то не был абсолютно. Тут уж ничего не докажешь: варвар он был или негодяй. Сами посудите: во Влодаве до войны, открылась у пана ксендза нехорошая болезнь от одной дамы. К доктору ему было идти стыдно, и пошел он к своему приятелю. Тот и посоветовал ему лечиться паяльной кислотой. За что хворый пан и умер. Вот отчего он умер, святой отец? От кислоты или от болезни своей?

Услышав о нехорошей болезни, пулеметный броневагон издевательски оживился. Обескураженный пан Крысик почувствовал себя святым Витом, которому злые язычники подлили масла в котел. Проповедь пошла наперекосяк. Голодные солдаты махали руками, а его преподобие растерянно хлопал глазами, потеряв путеводную нить. На счастье, из командного отсека показался закончивший завтрак командир бронепоезда. В планы блистательного Тур-Ходецкого входили такие приятные вещи, как курение у откинутого люка и осмотр окрестностей. А еще общая молитва по окончанию проповеди. Она, по его мнению, способствовала единению с нижними чинами. В плане молитв он всегда был демократом и свято чтил заветы. Увидав ротмистра, пулеметчики вскочили, отдавая честь. Спасенный святой отец, наскоро благословив неблагодарную паству, ретировался.

Вместо каши солдатам раздали кипяток, твердокаменная лощадь с остатками круп ожидалась на обед. Тихо сопевший «Генерал Довбор» пробирался среди заснеженного леса где-то среди скучного декабря. Как пробирались в те времена многие — нигде, без цели, в постоянном ожидании несчастий и бед.

Сидевшие на ящиках пили кипяток, отдававший мокрой тряпкой, закусывая сухарями. Получивший свою порцию отставной флейтист присел к Вавжиняку. За все то время, что они провели вместе, полковой музыкант успел сдружится с первым номером и даже посвятить его в некоторые детали своего трудного дела — поиска правды. Сам Вавжиняк из сбивчивых пояснений Леонарда мало что понял, но будучи человеком религиозным, встречу с архангелом Гавриилом одобрил.

— Это получается, он прямо к тебе из облака вышел? — спросил он, возясь с брезентовой патронной лентой, которую они набивали, когда пришел отец Бенедикт.