Торгейр, укрытый меховым одеялом, – от потери крови оночень мёрз – лежал на ложе, устроенном для него под мачтой, в средней частикорабля. Он предпочитал мучиться молча, но люди видели испарину, стекавшую поего лицу. Дотянуть до дому он и не мечтал. Хотелось только одного: шагнуть запоследний порог с палубы боевого корабля, взятого в сражении… под плеск вёсел иголос снастей… унести с собой в небытие видение летящего паруса…

Один Видга ещё продолжал на что-то надеяться и неотлучносидел подле херсира, не принимая участия в дележе. Но не сидеть же просто так,и он старательно чистил доставшуюся ему кольчугу. Дома ему помогут переделатьеё по себе. А может, он её продаст и купит другую, поменьше. Хотя нет. Эту онвзял в бою…

Когда железная рубашка исчезла в его котомке и на смену ейпоявилась секира, к Видге неожиданно подобрался Гудрёд. Он смотрел на топор,как голодный на жареное мясо. Потом вдруг сказал безо всяких предисловий:

– Отдай мне его.

Видга ответил:

– Может быть, тебе и кольчугу? Она тоже неплохая.

Гудрёда это не смутило.

– Кольчугу я не прошу, потому что это ты убил его, а нея, тебе и честь. Хотя и я совсем не отказался бы, если бы мне выпало побольшеудачи! А секира моя.

Внук Ворона хотел было по примеру Хельги послать селундца насевер и в горы, к троллям, – но тут увидел, что Торгейр ненадолгоприподнял ресницы, увидел в его глазах живой интерес… и передумал.

– Я, пожалуй, поразмыслю над твоими словами, –сообщил он Гудрёду. – Но только если ты, датчанин, сумеешь рассказать намчто-нибудь занятное…

Гудрёд сел на соседнюю скамью, прислонился спиной к борту, кзаткнутому крышкой гребному люку, и устроил больную руку на животе.

Он сказал:

– Достаточно ли будет занятно, если я скажу, что моегодеда звали Рагнар Кожаные Штаны?

– Врёшь! – перебил Видга не задумываясь. – Тыведь Олавссон, если только ты и этого не выдумал. А у Рагнара не было сына поимени Олав.

Гудрёд продолжал хладнокровно:

– В другое время я заставил бы тебя подавиться этимисловами, но сейчас мне почему-то не очень хочется тебя бить… Великий РагнарЛодброк любил мою бабку, когда они оба были молоды. Он оставил ей этот топор,чтобы она дала его сыну, если это будет сын. Но родилась моя мать.

Видга снова перебил его:

– Может быть, ты ещё скажешь, будто и руны написал самЛодброк?

Олавссон покачал головой:

– Они были сделаны задолго до него… Я могу сказатьтебе, что они значат: Кусающий Насмерть. Не думаю, чтобы ты сумел прочесть ихсам. Позови кого-нибудь, кто поумнее тебя, и пусть тот человек скажет, правдули я говорю.

Любопытство заставило Видгу проглотить издёвку.

Да и не расправляться же с раненым на глазах у половиныхирда, сошедшегося послушать… Подошли даже трое ютов, а Торгейр чуть повернулголову, приглядываясь к топору. Видга поднёс секиру к его глазам, показываяполустёртые письмена. Торгейр внимательно осмотрел их и едва заметно кивнул.Видга спросил:

– Что же было дальше?

– У Лодброка действительно нет сына по имениОлав, – сказал селундец спокойно. – Но моя мать встретила человека,который был достоин самого высокого родства… Она была ещё совсем молода, моямать, а у него уже были седые усы и одна нога деревянная ниже колена. Он былвеликий викинг… Ещё у него были два сына-хёвдинга, которые в ту пору самиводили боевые корабли. Когда они поженились, кое-кто говорил, будто ничегохорошего от этого не будет. Но они любили друг друга. Я знаю. Мать отдала емутопор, и он хранил его, хотя сам больше не сражался. А потом, когда братья ушлиграбить в Свеарике, на наш двор напали юты Горма, и я уже как-то рассказывал,чем это кончилось. Я думаю, что братья хотели отомстить, но этого не былосуждено. Горм взял меня на корабль. Я ведь постарался ни разу не показать ему,что ничего не забыл. А этим летом Горм хёвдинг отправился воевать в землиэстов, но не взял там хорошей добычи и пошёл сюда. Мы миновали Альдейгьюборгозером и думали, что уж дальше-то мало кто сможет нам помешать. Там был ещёволок, и никто не стал нам помогать, хотя и не напал. Горм не распознал плохогознака. Он всё говорил о том, как мы станем грабить финнов, живущих южнее, ивсякие невиданные народы, обитающие вдоль большой реки. И ещё о том, чтопосмотрел бы он на того, кто остановит его девять кораблей. Но вышлопо-другому. Ольгейр не пустил нас в свой город, который Горм хотел взять. Унего было шесть кораблей. Однако сумел прорваться один только наш. Из девяти.Вот так… Горм был зол оттого, что потерял столько воинов и кораблей, и не оченьохотно говорил с нами об обратной дороге. А я двадцать полугодий думал о местии не сумел удержаться, когда та финка напомнила мне мою мать.

Видге было мучительно жаль топора. Но достойный поступокценится превыше всего, и даже такого оружия, как это. Видга протянул Гудрёдутопор:

– Держи.

Селундец взял секиру и ничего не сказал, но его руказадрожала. Воины стали переговариваться. Тут Видга посмотрел на Торгейра – икрикнул:

– Тихо!

И тогда Торгейр прошептал, обращаясь к Гудрёду:

– Вы… шли сюда… по Шехсне?

Тот кивнул, и в глазах херсира затеплилось предчувствиеулыбки.

– Видели там… в лесу… камень с рунами на нём…

Гудрёд ответил недоумённо:

– Горм хёвдинг велел перевернуть его, так как подумал,что под ним мог оказаться клад. Но мы не нашли ничего, кроме ещё одной надписи.Мы поставили камень на место…

Он так и не понял отчаянного хохота, потрясшего драккар.

На следующее утро к умывавшемуся Халльгриму подбежалкняжеский отрок:

– Чурила Мстиславич тебя зовёт, Виглавич…

– А что случилось? – спросил Халльгрим, вытираялицо.

– Булгары, – ответил мальчишка. – Данщики.Они ведь сюда раньше ходили, не мы…

Вот уж чего никак не ожидал булгарский хан Кубрат, так эточужой дружины в подданном ему Барсучьем Лесу, синего корабля на реке и следовжестокого боя, надолго изуродовавших село…

Остановив коня, Кубрат немалое время сидел на нёмнеподвижно. Раздумывал – сразу пустить вниз по отлогому склону три десяткасвоих храбрецов в остроконечных шлемах, или обождать… Решил обождать. Он хорошовидел, что чужаков в селении было много больше.

Черноусое бронзовое лицо хана оставалось бесстрастным,раскосые карие глаза смотрели не мигая. Ветер шевелил на выбритой головежёсткий смоляной чуб, заложенный за ухо.

Вот снизу, навстречу булгарам, двинулся конный отряд… Кубратс первого взгляда распознал словен. Распознал по одежде, по вытянутым, какминдальные орехи, щитам, по тяжёлым прямым мечам, вдетым в кожаные ножны. Но нетолько словен: были ещё какие-то люди, и их он не знал.