Молодой надзиратель приходил много дней подряд, дважды в сутки, приносил мне еду и каждый раз передавал все те же слова Сата Арраса. Я не раз пытался вовлечь его в разговор, но он не желал отвечать, и мне пришлось сдаться.

Месяц за месяцем я искал способ сообщить Карторису о том, где нахожусь. Долгие месяцы я царапал одно из звеньев удерживавшей меня массивной цепи, надеясь постепенно ослабить ее, чтобы потом последовать за юношей через путаные ходы – туда, где я мог бы вырваться на свободу.

Я был вне себя от тревоги, поскольку не знал, продолжается ли подготовка экспедиции по спасению Деи Торис. Чувства подсказывали мне, что Карторис не откажется от задуманного, если он свободен в своих действиях, но, насколько я понимал, он также мог стать пленником Сата Арраса.

Очевидно, шпион подслушал ту часть нашего разговора, которая касалась избрания нового джеддака, но ведь за несколько минут до того мы обсуждали подробности плана по спасению Деи Торис. Было вполне возможно, что и об этом стало известно Сату Аррасу. И тогда Карториса, Кантоса Кана, Тарса Таркаса, Хора Вастуса и Ксодара могли запросто убить или бросить за решетку.

Я решил по мере сил выпытать у надзирателя как можно больше и потому изменил свою стратегию, когда он в следующий раз явился в мою камеру. Я давно заметил, какой он красивый парень; он был примерно такого же роста и возраста, что и Карторис. И еще я обратил внимание, что потертые ремни тюремщика плохо сочетаются с его благородным и гордым видом.

Именно на этом наблюдении я и решил построить диалог.

– Ты был очень добр ко мне за все время моего плена, – заговорил я, – и, поскольку мне осталось жить недолго, я, пока не поздно, хотел бы доказать тебе свою признательность. Ты многое делал, чтобы смягчить мою участь. Ты вовремя приносил мне еду, и она всегда была хорошего качества. Ты никогда ни словом, ни поступком не пытался меня оскорбить или унизить, несмотря на мое беспомощное положение. Ты всегда вежлив и внимателен… и за это я более всего тебе благодарен. Поэтому я хочу сделать тебе подарок. В оружейной комнате в моем дворце находится много отличных перевязей для украшений и оружия. Пойди туда, выбери то, что тебе больше всего понравится, и возьми себе. Прошу, носи эти вещи, чтобы я знал: мое желание исполнилось. Скажи, что ты так и поступишь.

Глаза юноши засветились от удовольствия, пока он меня слушал, и я видел, как он перевел взгляд со своих порыжевших ремней на мои великолепные перевязи. Мгновение-другое он думал, прежде чем заговорить, и мое сердце замерло в эти секунды… для меня слишком многое зависело от его ответа.

– Если я заявлюсь во дворец принца Гелиума с таким требованием, надо мной просто посмеются и в ответ, скорее всего, вышвырнут меня на улицу. Нет, это невозможно, хотя я благодарен тебе за предложение. К тому же, если Сату Аррасу ненароком почудится, что я способен на подобное, он вырвет сердце из моей груди.

– Да ничего страшного не случится, мальчик мой! – возразил я. – Ты можешь пойти во дворец вечером, с запиской от меня к Карторису, моему сыну. Прочтешь ее, прежде чем доставить, и убедишься, что ничего опасного для Сата Арраса в ней нет. Мой сын также будет осторожен, и никто, кроме нас троих, ни о чем не узнает. Все очень просто, и вреда в этом никакого.

Юноша снова погрузился в размышления.

– А еще там есть украшенный драгоценностями короткий меч, который я снял с тела одного северного джеддака. Когда ты выберешь перевязи, скажи Карторису, чтобы он отдал тебе и этот меч. И ты станешь наконец одним из самых красивых и отлично снаряженных воинов во всей Зоданге. Принеси письменные принадлежности, когда придешь в следующий раз, и через несколько часов будешь выглядеть в соответствии с твоим происхождением и достоинством.

В глубокой задумчивости, ничего не сказав, юноша повернулся и ушел. Я представления не имел, какое решение он примет, и долгие часы сидел, гадая об исходе своего предприятия.

Если он согласится доставить записку Карторису, я таким образом узнаю, что мой сын жив и на свободе. Если юноша вернется в новых ремнях и с мечом, значит Карторис получил мое сообщение и узнал, что я жив. А поскольку посланцем будет зоданганец, принц поймет: его отец – пленник Сата Арраса.

С волнением, которое я едва ли мог скрыть, я прислушивался к шагам надзирателя при его следующем посещении. Я ничего не сказал, кроме обычного приветствия. А он, поставив на пол миску с едой, положил рядом с ней письменные принадлежности.

Мое сердце чуть не выскочило из груди от радости. Я своего добился. Пару секунд я смотрел на перо и бумагу в притворном удивлении, но быстро изобразил на лице понимание и написал краткое приказание Карторису: отвести Партака в оружейную, чтобы тот выбрал перевязи и ремни по своему вкусу, и отдать ему указанный меч. Это было все. Но послание значило слишком многое для меня и для Карториса.

Я положил записку на пол, не складывая ее. Партак поднял бумагу и, опять не сказав ни слова, вышел.

По моим подсчетам, я провел в подземелье уже триста дней. Если что-то еще могло быть сделано для спасения Деи Торис, то следовало поторопиться. Пусть до сих пор ее миновала смерть, однако страшный час близился, ведь тем, кто служил Иссу, позволяли прожить всего один год.

Когда в следующий раз в подвале послышались шаги, я едва мог дождаться появления Партака в богатой перевязи и с мечом, но представьте мое огорчение и разочарование при виде другого юноши, принесшего еду.

– А с Партаком что случилось? – спросил я, однако новый надзиратель не ответил, поставил миску на пол, немедленно повернулся и вышел.

Дни шли и шли, тюремщик продолжал выполнять свои обязанности, не говоря мне ни слова и не отвечая ни на единый мой вопрос.

Я мог лишь гадать о том, почему отстранили Партака, но, очевидно, это было связано с моей запиской. И я, несмотря на все свои старания, чувствовал себя ничуть не лучше прежнего, потому что так и не узнал, жив ли Карторис. Вполне могло случиться, что Партак, желая подняться в глазах Сата Арраса, выполнил мою просьбу принести бумагу, а потом отнес ее хозяину в доказательство своей преданности.

Прошло тридцать дней после того, как я отдал юноше записку. Три сотни и тридцать дней минуло со дня моего заключения в подземелье. Насколько я мог подсчитать, оставалось едва ли тридцать дней до того, как Дею Торис прикажут отвести на арену для ритуала в честь Иссу.

Когда эта яркая картина вставала в моем воображении, я закрывал лицо ладонями и огромным усилием сдерживал слезы, наполнявшие мои глаза. Только подумать, что столь прекрасное существо могут разорвать грубые когти чудовищных белых обезьян! Нет, это было немыслимо. Такое ужасное событие не может произойти! И все же рассудок говорил мне, что через тридцать дней несравненная принцесса будет стоять на арене перворожденных лицом к лицу с дикими бешеными тварями, ее окровавленное тело проволокут по грязи и пыли, а потом часть его будет приготовлена на кухне и подана на стол черных вельмож.

Думаю, что я сошел бы с ума в тот момент, если бы не шаги тюремщика. Они отвлекли меня от чудовищных мыслей, разрывавших мою голову. Я преисполнился мрачной решимости. Я должен был предпринять сверхчеловеческие усилия и сбежать. Убить тюремщика, как-нибудь обманув его, и довериться судьбе в надежде, что она выведет меня наружу.