А уже через неделю Дмитрий получил от вольного города Пскова приглашение войти в его пределы и принять древнюю твердыню под свою защиту.

Четвертого декабря тысяча шестьсот одиннадцатого года царь всея Руси прибыл во Псков и в тот же день отправил казаков к шведам с «ответным визитом»: расстрелять из четырнадцати пушек город Юрьев и хорошенько разграбить тамошние деревни. Дабы соседи крепко помнили, что каждый долг – платежом красен.

* * *

Между тем из Москвы на север с каждым днем приходили все более радостные вести. Расчет сына Ивана Грозного и его советников оказался точен. После исчезновения Дмитрия Ивановича рязанцы перестали донимать царскую армию своими нападениями, и князь Трубецкой вполне успешно обложил Москву осадой. Больше того – вскоре к нему присоединились нижегородцы князя Дмитрия Пожарского и рязанское ополчение, и все вместе русские полки успешно взяли Москву, загнав шуйскую шайку и поляков в цитадель – в Кремль и Китай-город.

Правда, потом Прокопия Ляпунова за давнюю измену все-таки зарезали, после чего многие нижегородцы, рязанцы и казаки ушли, но царская армия князя Трубецкого все едино осталась твердо стоять в осаде.

В середине января под стенами Пскова появился большой казачий отряд – почти три сотни сабель. Посмотрев на вооруженных гостей с высоты башни, Дмитрий велел ворот не открывать и вышел к ним из города через тайницкую калитку.

Увидев царя, один из казаков спешился, двинулся навстречу. В двух шагах скинул шапку и преклонил колено:

– Прими мое почтение, государь!

– Раз видеть тебя в добром здравии, Иван Мартынович, – кивнул ему Дмитрий.

– Царица Марина передает тебе свое раскаяние и просит ее простить. Винится, что глупостей пустых и обидных напрасно наговорила. Сказывает, испугалась очень, когда с ножом тебя увидела.

– Бог простит, – кратко ответил царь.

– Ты должен вернуться, Дмитрий Иванович, – поднялся с колена атаман Заруцкий. – Без тебя в русских ратях настал полный разброд и шатание. Истинного государя нет, каждый своей волей все воротит. Марину и сына ее за честно рожденных не признают, Трубецкой засел возле Москвы, ако сыч, никого не слушает и денег никому не дает… Ты нам нужен, государь! Всей земле православной нужен!

– Ты знаешь, почему ты до сих пор жив, Иван Мартынович? – вдруг спросил государь. – Почему спокойно стоишь под стенами моего города и разговариваешь со мною свободный и невредимый? Такое возможно только потому, что я вырвал подлую тварь из своего сердца! Совершенно, с корнями! И у меня больше нет на тебя зла. Передай Марине, пусть не надеется. Я не стану делать ее русской царицей. Я не вернусь…

Государь мотнул головой и пошел обратно ко Пскову.

Однако в марте от казачьего ополчения приехало еще двое посланцев: Казарин Бегичев и Нехорошка Лопухин. Увидев на торгу государя и признав его, они страшно обрадовались, принесли подарки: трофейные польские сабли и большой самоцвет, а потом долго уговаривали вернуться, ибо без истинного царя – нет и согласия.

Дмитрий отказался, проводил гостей. Но в конце марта прибыл Иван Плещеев, привез целовальные грамоты от московских детей боярских и обычных столичных жителей, звал в столицу. Потом пришло письмо от Дмитрия Трубецкого, потом целовальные грамоты из Арзамаса и Алатыря.

Государь Дмитрий Иванович начал колебаться…

17 мая 1612 года

Псков, Кислинская башня

Дмитрий Иванович вслед за Отрепьевым спустился в каменный сводчатый подвал, посмотрел на качающегося на дыбе мужика лет сорока, с раздвоенной черной бородой, потом перевел взгляд на атамана Корелу.

– Вот, горожане подметные письма передали, – протянул тот государю несколько свитков. – И этого тоже они споймали.

– Чего в грамотах? – спросил царь.

– Князь Дмитрий Пожарский призывает тебе не верить, – ответил Григорий, – хватать тебя и вязать и к нему отправлять али к свейскому наместнику. А буде псковичи сего не сотворят, то полки честные русские и свейские совместно придут и город разорят, дабы суд над вором справедливый учинить. Над тобой то есть.

– Этот паскудник признался, – кивнул на обмякшего мужчину Корела, – что прислал его князь Пожарский, дабы тебя отравить али зарезать. Но лучше всего супротив тебя горожан возмутить, дабы сомнений в воровской сущности твоей не осталось.

– Да что же это такое? – смял грамоты Дмитрий Иванович. – Стоит мне где-то появиться, как все люди благие дела любые сразу забывают и супротив меня грызню устраивают, со всякой самой страшной мерзостью соединяясь и Россию разоряя! Русский князь совместно со шведами русский Псков воевать собрался! Что же сие за безумие такое повальное?! Почему он не против поляков, не против шведов сражается, а вместе со схизматиками – и супротив меня?!

– Князю Пожарскому нельзя оставлять тебя в живых, государь, – ответил Григорий Отрепьев. – Он из тверского рода, потомок Всеволода Большое Гнездо. Если Шуйские иссякли и царский род иссяк, то они следующие по старшинству. Особливо с учетом того, что прочая знать кто семибоярщиной опозорился, а кто в плену у Сигизмунда томится. Но покуда ты жив, путь на престол ему закрыт. Поэтому он никогда не признает тебя истинным Дмитрием и не успокоится, пока ты не умрешь!

– Так пусть бы сперва ляхов изгонял, а уж опосля со мной сие решал!

– Не-ет, государь, все как раз наоборот, – покачал головой писарь. – Коли ляхов прямо сейчас одолеть, то ты на престоле накрепко утвердишься. А если тебя сперва убить, а уже потом захватчиков разгромить, то после победы случатся выборы. И Дмитрий Пожарский на них первый кандидат! И потому, покуда ты жив, ляхи ему нужны в Кремле, а свеи для него – лучшие друзья!

– Вот проклятье! Из тебя, Гришка, государь лучше, чем из меня, получается, – признался Дмитрий. – Мне бы такие хитрости и в голову не пришли. Со мною же, так опять выходит, Русской земле одна токмо разруха грозит.

Царь подумал, походил. Вздохнул:

– Зря мы останавливались, зря. Стоило показаться на свет, и все прежние беды начинают вырастать на прежних местах.

Он прошелся от стены к стене еще раз и кивнул на пленника:

– Снимите!

Казаки отпустили веревку, положили мужика на пол, окатили водой из ведра. Тот закашлялся и зашевелился.

– Скажи, несчастный, – склонился над ним государь, – тебе чего больше хочется, смерти или славы и богатства?

Пленник чуть отполз на локтях, посмотрел Дмитрию в глаза. Прохрипел:

– Богатства, коли не шутишь.

– Тогда поезжай к князю Пожарскому и скажи, что я мертв.

– Но ты же жив…

– Это только до завтра, дурень. Завтра я исчезну. А ты поедешь к князю Пожарскому и скажешь, что я мертв. Что псковский народ восстал, связал меня, тебе отдал, и ты повез меня в Москву. Но на тебя напали злые татары, изрубили меня на мелкие кусочки и даже опознавать оказалось нечего. За столь радостную весть князь тебя наградит и возвысит.