— Нет, Богдан, я говорю не о застолье, — ответил Матвей, и голос его с каждым словом обретал все бóльшую уверенность. — Помнишь, я сказывал вам о последнем сражении с ханом Кучумом на Вагайском острове, когда татары напали на наш стан такоже ночью в сильную бурю! А что может помешать нам нынче навалиться всем нашим войском на князь-хана? Ночь входит в силу, гроза крепчает с каждой минутой, самое время еще разок попытать счастья в хорошей драке, тем паче, что внезапность будет на нашей стороне! Ты как думаешь, Богдан? Рискнем? Ежели получится задумка, хан Урус получит хоро-оший удар ослопом по зубам! Решайся, атаман! Иного случая может более и не быть!

Атаман Барбоша от удивления даже рот раскрыл — ему и в голову не приходило воспользоваться такой жуткой непогодой для отчаянной вылазки, второй за день! Но он все же решил довериться ратному опыту бывалого атамана. Оговорив план, они тут же приступили к его исполнению. В наступивших густых сумерках, укрытые потоками непрерывного дождя, казаки перегнали несколько судов в правую протоку Яика, положили на них сходни и две сотни конных казаков во главе с Матвеем Мещеряком, удерживая пугающихся коней под уздцы, сошли на берег. Следом за ними четыре сотни пеших казаков во главе с Богданом Барбошей покинули Кош-Яик и, укрывая пищали от дождя, чтобы не намочить затравочный порох на полочках замков, приречными кустами, в полном безмолвии, крадучись, поспешным шагом двинулись вверх по берегу Яика и буквально через несколько минут пропали во тьме, а шум ливня и вовсе заглушил осторожные шаги казацкого отряда.

— Ортюха, Тимоха, разберитесь в своих сотнях и двумя колоннами следом за мной, не путаясь в рядах, — негромко приказал Матвей Мещеряк, едва пешие казаки Барбоши исчезли из вида. — И чтоб ни единого слова громко, переговариваться только ухо в ухо!

Есаулы распорядились и первыми последовали за атаманом, который хорошо знакомой опушкой повел конный отряд на север, чтобы миновать открытую степь незамеченными, если ради бережения ногайский предводитель Араслан выставил в сторону Кош-Яика караульные дозоры. Шли легкой рысью, отсыревшая земля глушила конский топот, высокий бурьян согнулся под тугими водяными струями и порывами резкого восточного ветра.

«Хорошо, что ветер нам встречь, дозорцы и вовсе не услышат наших коней, ежели какой и всхрапнет во тьме. Да там и свои кони под дождем, верно, то и дело всхрапывают… Ну вот, думалось мне, что не скоро сызнова принужден буду идти на сражение ради того, чтобы сберечь мужа Марфушке и отца будущему сыну, ан всего день прошел, и я с казаками у порога смерти. Марфушка, молись за меня господу, в руках у него наше счастье…» — Матвей предавался нерадостным мыслям, но постоянно поглядывал влево на опушку леса. Он ожидал появления приметного невысокого холма в полутора верстах от реки, после которого можно будет сворачивать на восток и двигаться в сторону ногайского стана, обойдя его с северной стороны.

— О-о, дьявол тебя побери! — ругнулся рядом с Матвеем Ортюха, когда с грозового неба вместе с дождем неожиданно посыпал град величиной с крупную фасоль. Казаки, чертыхаясь, поневоле нахлобучили бараньи шапки на лицо так, что глаза еле-еле выглядывали из-под нависшего над бровями шерстяного ворса.

— Отменно, — заметил Тимоха Приемыш, сам наклонив голову вперед, чтобы градинки не секли широкое рябое лицо. — Теперь и караульным ногаям дай бог себя укрыть от града, а не то чтобы за степью доглядывать! Ну и погодка выдалась, атаман! Как поговаривал старый мой дед, зимой приезжая из леса: «Везет мне, господи, моей мерзлой роже да еще и метель в глаза!»

Дождь с градом шел волнами, словно на небе кто-то огромный и широкий, расставив могучие ноги с одного края темной непроглядной тучи до другого, из большого ведра большими пригоршнями швырял эту промозглую смесь воды и льда на головы людей, коней и поникшего почти до земли степного бурьяна.

— Матвей, кажись, вот и приметный холм, — окликнул атамана Ортюха. — Поворачиваем?

Матвей оглядел, насколько это было возможно во мраке, отлогий склон холма, два высоких на его вершине ветвистых дуба и, не останавливая коня, повернул на восток.

— Как там терпят непогоду наши казаки с атаманом Богданом? — негромко проворчал Ортюха, пятками понукая коня идти вперед, навстречу дождю и граду. — Тяжко, должно, брести пеши по расквашенной земле.

— Твоя правда, Ортюха, коням и то трудно, хотя и на четырех ногах! — отозвался вместо Матвея Тимоха Приемыш. — Теперь сидеть бы в протопленной хате на теплой печи да грызть тыквенные семечки, а шелуху на пол сверху сплевывать!

Матвей негромко засмеялся, представив себе — бородатые и усатые головы, свешенные с печи. Не забывая беречь лицо от хлестких ударов ледяных кусочков, сказал с надеждой в голосе:

— Вот угоним хана Уруса подальше в степи от Яика, разведем огороды, тогда и тыкву по весне посадим, чтобы было у нас в зиму довольно тыквенных семечек, а пока… пока нас, братцы, сеча ждет. Жаркая, как растопленная печь преисподней, где кочергами шуруют верткие анчутки![30]Поспешим, есаулы, дело не завершено!

Конные сотни казаков, оказавшись на степном просторе, пошли легкой рысью встречь восточному ветру. Град прошел полосой, но дождь продолжался с неменьшей силой, и когда всадники достигли опушки восточного леса, водяные потоки сошли почти на нет, и только с листьев высоких деревьев, под кронами которых укрылись казаки от зорких глаз степняков, при каждом порыве ветра на их головы и спины продолжали сыпаться крупные капли. Матвей поднял голову, внимательно всматриваясь в темную грозовую тучу, нижние слои которой, гонимые ветром, быстро скользили низко над землей, уносясь на запад, к берегам Волги. Через полчаса в разрывах этого черного покрывала начали появляться светлые пятна, изредка мелькали робкие предрассветные звезды, а когда чуть-чуть зарозовели верхушки словно кем-то на небе выжатых от воды облаков, Мещеряк тихо сказал есаулам:

— Коней взять под уздцы, пойдем лесом к ногайскому стану. К восходу солнца надобно подойти как можно ближе, чтобы метнуться в седла и грянуть на мокрых кучумовцев, то бишь, урусовцев. Митяй, тебе с твоим десятком казаков, без лошадей, идти впереди, шагах в ста, дорогу досматривать и ногайские дозоры убирать, доведись такие обнаружить, а нас упреждать об этом.

— Уразумел, атаман, — отозвался щекастый молодой десятник, правой рукой смахнул дождевую воду с передней части шапки, чтобы не стекала на лицо. Его казаки передали поводья коней своим товарищам и, обнажив сабли, быстро пошли на юг, стараясь идти лесом по возможности без лишнего треска валежника под ногами. Прождав нужное время передовому отряду отойти на сказанное расстояние, Матвей повел своего коня, а справа и слева оба сотника двинулись за атаманом. За ними без лишних разговоров пошли остальные казаки, притихшие в ожидании недалекой сечи, от которой зависела их собственная жизнь и судьба нового казачьего городка на Кош-Яике.

Вид ногайского стана удивил Матвея до крайности: на опушке леса и части прилегающей степи горели недавно разведенные дымные костры. На воткнутых в землю кольях рядом с кострами сушились развешанные халаты, ковры, шаровары. Воины грелись, высушивая на себе легкую одежду, подставляя к огню то спину, то грудь. На окраине степи почти без присмотра паслись табуны неоседланных коней, легкий ветер донес до чуткого Тимохи Приемыша запах вареной конины.