лицо, живые умные глаза, внимательно и проницательно глядящие на меня. Лик словно притягивает к себе, приглашая к беседе. Попытаемся в очередной раз перевести часы истории назад, в середину XVIII столетия…

* * *

Екатерина по матери принадлежала к голштейн-готторпскому княжескому роду, одному из многочисленных владетельных домов Германии, а по отцу – к еще более мелкому роду – ангальт-цербстскому. Отец будущей императрицы, Христиан Август, подобно многим соседям, северогерманским князьям, состоял на службе у прусского короля, был полковым командиром, потом губернатором города Штеттина, неудачно баллотировался в курляндские герцоги и кончил службу фельдмаршалом, возведенный в это звание по протекции русской императрицы Елизаветы. В Штеттине и родилась у него (21 апреля 1729 г.) дочь София-Фредерика-Августа[80]. В.О. Ключевский (1998) точно подметил: «В этом кругу все жило надеждами на счастливый случай, расчетами на родственные связи и заграничные конъюнктуры, на сплетения неожиданных обстоятельств. Поэтому здесь всегда сберегались в потребном запасе маленькие женихи, которые искали больших невест, бедные невесты, тосковавшие по богатым женихам, наконец, наследники и наследницы, дожидавшиеся вакантных престолов. Понятно, такие вкусы воспитывали политических космополитов, которые думали не о родине, а о карьере и для которых родина была везде, где удавалась карьера. Здесь жить в чужих людях было фамильным промыслом, служить при чужом дворе и наследовать чужое – династическим заветом».

Родичи девочки по матери с начала XVIII века служили на чужбине. Дед ее (по боковой линии) Фридрих Карл, женатый на сестре Карла XII шведского, в начале Северной войны погиб в бою, сражаясь в войсках своего шурина. Один ее двоюродный дядя, герцог Карл Фридрих, женился на старшей дочери Петра I Анне и имел виды на шведскую корону. Зато сына его, Карла Петра Ульриха, родившегося в 1728 году, шведы в 1742 году избрали в наследники престола, чтобы этой любезностью задобрить его тетку, русскую императрицу, и смягчить условия мира, но Елизавета Петровна уже запланировала племянника для своего престола, а вместо него навязала шведам другого голштинского принца – Адольфа-Фридриха, родного дядю Екатерины.

Екатерина родилась в скромной обстановке дома прусского генерала и росла резвой, шаловливой, бедовой девочкой, любившей попроказить над старшими, особенно надзирательницами, щегольнуть отвагой перед мальчиками. Родители не отягощали ее воспитательными заботами. Отец был усердный служака, а мать, Иоганна-Елизавета, – неуживчивая и непоседливая женщина, которую так и тянуло на ссору, кляузу, интригу, приключения. На своем веку она исколесила чуть не всю Европу, служила Фридриху II по таким дипломатическим делам, за которые стеснялись браться настоящие дипломаты, и незадолго до воцарения дочери умерла в Париже в стесненном положении, потому что Фридрих скупо оплачивал своих агентов. Девочка могла только благодарить судьбу за то, что мать редко бывала дома: в воспитании штеттинская комендантша придерживалась простейших правил, и Екатерина потом признавалась, что за всякий промах приучена была ждать материнских пощечин (Ключевский В.О., 1998).

Беззаботное детство окончилось 1 января 1744 года, когда на имя принцессы Иоганны пришло письмо из Петербурга от императрицы Елизаветы, приглашавшей ее с дочерью прибыть в Россию. Послание ожидали, его появлению предшествовала длительная интрига, в которой участвовал король прусский Фридрих II. Он, как и российская императрица, правителем стал недавно, но у него были грандиозные планы, для исполнения которых необходимо было иметь в Петербурге верного человека. Когда Елизавета Петровна стала подыскивать невесту для наследника престола, великого князя Петра Федоровича[81], Фридрих сделал все возможное, чтоб ею стала принцесса Фике, как называли ее родственники, с чьей матерью его связывали давние отношения.

Путешествие в Россию оставило в памяти неизгладимый след. Уже в первом российском городе – Риге их встречали с непривычной торжественностью. Когда 29 января мать и дочь покидали город после непродолжительной остановки, их сопровождали, кроме свиты из вельмож и офицеров, эскадрон кирасир и отряд Лифляндского полка. Они ехали в императорских санях, обитых изнутри соболями, 3 февраля прибыли в Петербург. Тут перед глазами изумленных путешественниц предстали великолепный дворец, знатные вельможи, русские люди, населявшие огромный город, с которым затем будет связана вся жизнь Екатерины… Потом путь продолжился до Москвы, где находилась в то время Елизавета. Первая встреча с ней произвела на юную принцессу неизгладимое впечатление. Что касается будущего мужа, то на его счет Екатерина с самого начала не обольщалась, поняв, что он уступал ей в духовном развитии и видел в ней не столько девушку, за которой надлежит ухаживать, сколько товарища. Он рассказывал ей «об игрушках и солдатах, которыми был занят с утра до вечера». Не переменился Петр и после свадьбы: по-прежнему играл в куклы и, к ужасу молодой жены, даже приносил их на брачное ложе. Визг собак, клацанье ружейных затворов, стук сапог, звяканье шпор надолго заполнили великолепные княжеские покои…

В.О. Ключевский писал, что «виды на венец земной в Екатерине поддерживали дух и мужество. Для осуществления этих видов понадобились все наличные средства, какими ссудили ее природа, воспитание и какие она приобрела собственными усилиями… Она решила, что для осуществления честолюбивой мечты ей необходимо всем нравиться, прежде всего, мужу, императрице и народу. Задача облегчалась тем, что она хотела нравиться надобным людям независимо как от их достоинств, так от своего внутреннего отношения; умные и добрые были благодарны ей за то, что она их понимает и ценит, а злые и глупые с удовольствием замечали, что она считает их добрыми и умными; тех и других она заставляла думать о ней лучше, чем думала о них… Она была внимательна и вежлива со всеми, никому не давая предпочтения, оказывала великую почтительность матушке, которую не любила, беспредельную покорность императрице, над которой смеялась, внимание к мужу, которого презирала, всеми средствами старалась снискать расположение публики, к которой одинаково перечисляла и матушку, и императрицу, и мужа. Поставив себе за правило нравиться людям, с какими ей приходилось жить, она усваивала их образ действий, манеры, нравы, прибегала к расспросам прислуги, обоими ушами слушала россказни словоохотливой камер-фрау, знавшей соблазнительную хронику всех придворных русских фамилий со времен Петра Великого, запасалась от нее множеством анекдотов, весьма пригодившихся для познания окружавшего ее общества».

Между тем, многоголовая гидра измены, предательства, иностранного шпионажа и интриг плелась, росла, пухла, окружала Елизавету Петровну со всех сторон, и стареющая императрица не в силах была совладать с ней. Елизавета все чаще болела, и в головы тех, кто окружал трон, естественно, приходили мысли, как сложится их судьба после смерти императрицы. Не могла не думать об этом Екатерина, ее отношения с мужем ухудшались, она понимала, что когда он придет к власти, то поспешит избавиться