Он настолько осмелел, что решил выглянуть из-за холстов, и первым делом увидел пару женских панталон за пять гиней, из шелка цвета устричного мяса, обшитых кружевами; смятые панталоны лежали на полу, куда их незадолго до этого бросила Буря.

Марк почувствовал, как на лбу выступил холодный пот; панталоны на голом полу были заметны, как военные знаки различия. Он попытался дотянуться до греховной маленькой горки, но пальцев не хватило.

Буря держалась за руку отца, вероятно потому, что у нее подгибались ноги; она увидела руку Марка, высунувшуюся из-за холстов, увидела и то, что Марк пытался достать. Ее, как весенний разлив, захлестнула паника.

Давая бессмысленные ответы на отцовские замечания, она пыталась увести его к двери, но это было все равно что пытаться увести в сторону идущего к цели слона. Шон неумолимо приближался к сброшенным панталонам и к холстам, за которыми прятался Марк.

Со следующим шагом шелковые панталоны обернулись вокруг носка его сапога. Материал был такой тонкий и легкий, что Шон этого не заметил и захромал дальше. Одна его нога была обернута экзотическим предметом дамского туалета. Молодые люди в ужасе смотрели на то, как панталоны перемещаются по комнате.

У двери Буря обняла отца и поцеловала, одновременно умудрившись ногой прижать панталоны, потом подтолкнула отца в коридор и захлопнула за ним дверь.

Ослабев от ужаса и смеха, они вцепились друг в друга на середине мастерской, и Марк настолько отрезвел, что строго сказал:

— Мы больше не будем рисковать, понятно?

— Да, господин, — покорно согласилась она, но в ее глазах мелькнула озорная искорка.

* * *

В несколько минут первого ночи Марк проснулся оттого, что ему глубоко в ухо просунули мягкий горячий язык; он едва не закричал, но сильная рука зажала ему рот.

— Ты с ума сошла? — прошептал он, увидев в лунном свете из окна нагнувшуюся к нему Бурю; Марк понял, что она в полной темноте прошла по всему дому, по многочисленным длинным коридорам, спустилась по скрипучим ступенькам, одетая только в тонкую пижаму.

— Да, — засмеялась она. — Я сошла с ума окончательно.

Он еще не совсем проснулся, иначе не задал бы следующий вопрос:

— Что ты здесь делаешь?

— Я пришла похитить тебя, — ответила Буря и легла к нему в постель. — У меня замерзли ноги, — величественно провозгласила она. — Согрей.

— Ради бога, не шуми так! — взмолился он — просьба в подобных обстоятельствах совершенно нелепая, потому что несколько минут спустя оба так кричали, что могли бы поднять на ноги весь дом.

Спустя заметное время Буря своим кошачьим мурлычущим голосом, который он теперь так хорошо знал, сказала:

— Поистине, мистер Андерс, вы удивительно талантливый человек. Где вы научились такому разврату? Если расскажете, я, вероятно, выцарапаю вам глаза.

— Ты больше не должна приходить сюда.

— Почему? В постели гораздо удобней.

— А что если нас застанет твой отец?

— Он убьет тебя, — ласково ответила она. — Но какое это имеет значение?

* * *

Одним из дополнительных преимуществ их отношений для Бури стало то, что она получила хорошего натурщика для своих картин — она давно в нем нуждалась, но у нее не хватало храбрости попросить отца об этом. Она точно знала, какой будет его реакция.

Марк тоже принял эту идею без воодушевления, и потребовались многочисленные уговоры и ласки, чтобы он разделся. Для мастерской она выбрала одно из тайных мест их встреч в лесу, и Марк застенчиво сидел здесь на поваленном дереве.

— Расслабься, — умоляла она. — Думай о чем-нибудь приятном.

— Я чувствую себя жутким ослом, — возражал он. На нем были только полосатые трусы, дальше этого он не хотел идти, несмотря на все ее уговоры.

— Но это неправильно. Предполагается, что ты греческий атлет, а кто когда видел олимпийского чемпиона в…

— Нет! — оборвал ее Марк. — Не сниму. Это окончательно.

Буря вздохнула, думая о глупой непреклонности мужчин, и занялась своими холстами и красками. Постепенно Марк расслабился и даже начал наслаждаться ощущением свободы и солнечного тепла на обнаженной коже.

Ему нравилось наблюдать, как она работает, нравилось выражение полной сосредоточенности, полузакрытые глаза, фарфорово-белые зубы, задумчиво прикусывающие верхнюю губу, и тот почти танец, который она исполняла вокруг мольберта; глядя на нее, он придумывал будущее, в которое они рука об руку вступят в райском саду за Воротами Чаки. Будущее, полное счастья, общей работы и достижений; он даже начал рассказывать ей об этом, находя, в какие слова облечь эти мысли, но Буря не слушала. Она замкнула слух, все ее существование сосредоточилось в глазах и руках, она видела только цвета и формы, чувствовала только настроение.

Она видела, как первоначальная неловкость, оцепенелость его тела сменяются природной грацией, какой ей самой никогда раньше не удавалось достичь; она видела восторг на его лице, кивала и негромко бормотала что-то, не желая испортить или нарушить возникшее настроение; ее пальцы стремились остановить мгновение; все ее сознание, все искусство сосредоточились только на этой задаче; ее собственный восторг умножал его восторг, они взаимно усиливались; казалось, они с Марком становятся единым целым, прочно связанные шелковыми нитями любви и общей цели, но на самом деле они были так же далеки друг от друга, как Земля далека от Луны.

— Я изучу местность и выберу самое подходящее место для дома, — говорил он, — и потребуется целых двенадцать месяцев, чтобы увидеть все в каждое время года. Вдоволь воды в сухой сезон, но безопасно во время разливов и наводнений. Прохладный ветер с моря летом и защита от холода зимой.

— О да, — отвечала Буря, — это замечательно.

Но не смотрела ему в глаза.

«Если бы только я могла уловить и передать игру света, которая делает глаза такими живыми», — подумала она и окунула кисть в голубую краску, потом в белую, чтобы смешать их.

— Сначала только две комнаты. Одна — чтобы жить, другая — чтобы спать. Конечно, широкая веранда с видом на долину.

— Прекрасно, — негромко говорила она, касаясь глаза концом кисти, и глаз мгновенно ожил и взглянул на нее с холста с выражением, от которого у нее сжалось сердце.

— Я возьму камни с утеса, но подальше от реки, чтобы не оставить шрам, который мог бы испортить красоту, тростник мы срежем на краю болота, а балки для крыши — в лесу.

Солнце садилось на западе, его лучи холодным зеленоватым светом озаряли лесную крону; этот свет падал на гладкие жесткие мышцы его руки и скульптурный мрамор спины, и она видела, как он прекрасен.

— Мы можем пристраивать комнаты постепенно, когда понадобятся новые. Я составлю план. Когда пойдут дети, можно будет превратить гостиную в детскую и добавить новое крыло.