— Если мы это сделаем, мы только повредим Леониду Ильичу, — твердо сказав Егорычев.

И он позвонил Суслову:

— Михаил Андреевич, вот Капитонов настаивает на том, чтобы товарищам из Новороссийска было предоставлено слово. По-моему, этого делать не следует.

— Вы правы.

После торжественного собрания «Правда» подготовила целую полосу с выступлением Егорычева. А вышел небольшой материал. И тут же позвонил Суслов:

— Товарищ Егорычев, вы не упомянули некоторых маршалов, они обижаются.

— Михаил Андреевич, я упомянул тех, кто воевал под Москвой.

— А маршала Гречко? Он ведь министр обороны.

— Но он не воевал под Москвой!

— Но он же министр обороны!

— Михаил Андреевич, я перечислил тех, кто указан в статье маршала Василевского, которая только что опубликована в «Коммунисте», это же орган ЦК КПСС.

На самом деле Брежнев был недоволен докладом Егорычева. Потому что его имя прозвучало только в конце доклада, когда зашла речь о современных делах.

Едва представился повод, как Брежнев избавился от Егорычева.

На пленуме ЦК, который собрался после арабо-израильской войны в июне шестьдесят седьмого, Егорычев сказал, что из событий на Ближнем Востоке надо извлечь уроки.

Первый секретарь московского горкома по должности входил в военный совет округа противовоздушной обороны Москвы. И он заговорил о том, что система ПВО столицы устарела.

Выступление Егорычева вовсе не было направлено против Брежнева. Напротив, он рассчитывал на поддержку генерального секретаря. Но он посмел вторгнуться в военную сферу, которая была монополией Брежнева. Выступление Егорычева секретарь ЦК по военной промышленности Дмитрий Федорович Устинов счел критикой положения дел в оборонном комплексе.

А самому Брежневу не понравилось выдвинутое Егорычевым другое предложение:

— Может быть, настало время, продолжая линию октябрьского, шестьдесят четвертого года, пленума ЦК, на одном из предстоящих пленумов в закрытом порядке выслушать доклад о состоянии обороны страны и о задачах партийных организаций, гражданских и военных.

Это было истолковано как недоверие Брежневу, как стремление потребовать от него отчета. Внешняя политика — прерогатива генерального секретаря.

Доверенные секретари из «группы быстрого реагирования» получили указание дать отпор Егорычеву. На следующее утро слово взял первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов. Он сразу с укором сказал московскому секретарю:

— Николай Григорьевич, противовоздушная оборона столицы начинается не в Москве, она начинается в Ташкенте.

Егорычева раскритиковали и остальные выступавшие. Брежнев в заключительном слове говорил, как много ЦК занимается военными делами и противовоздушной обороной в том числе.

Председательствовал на этом заседании Шелепин. Едва ли он в тот момент предчувствовал, что судьба Егорычева окажется связанной с его собственной.

После пленума Брежнев обзвонил членов политбюро:

— Московская городская партийная организация нуждается в укреплении, и Егорычева стоило бы заменить. Я предложил Гришина. Все согласились…

Заместитель председателя КГБ Георгий Карпович Цинев после снятия Егорычева разогнал руководство московского управления госбезопасности. Цинев кричал на заместителя начальника управления полковника Георгия Леонидовича Котова, который прежде был помощником Егорычева:

— Ваш Егорычев что, не понимал, что делает? Его выступление — это же был пробный шар. Это был выпад против Леонида Ильича! Что вы там задумали? Заговор против Леонида Ильича затеяли?

Первым секретарем московского горкома сделали Виктора Васильевича Гришина, который был председателем ВЦСПС. Опытный и осторожный чиновник, он никогда не шел против воли генерального секретаря.

«Он не сидел, — описывал Гришина один известный литературовед, — а торжественно и величественно восседал, как некий парт-Саваоф, божество, не знаю даже, с кем его сравнить. Это была истина в последней инстанции, та, которая обжалованию не подлежит. К нему бесшумно подходили какие-то люди с какими-то бумагами. Он говорил, кивал, подписывал, и каждое движение, жест, подпись означали бесповоротное решение чьих-то судеб…

Гришин говорил очень тихо — знал, что его услышат, внимание гарантировано, никто не перебьет, не возразит».

Когда Виктора Гришина перевели в горком, перед Брежневым открылась удобная возможность решить судьбу Шелепина, оставшегося без поддержки.

Александр Николаевич совершил тактическую ошибку, настроив против себя других членов президиума ЦК, которые стали его врагами.

Владимир Семичастный:

— Шелепин, когда стал членом президиума, не взял охрану. Брежнев меня спросил: почему Шелепин без охраны ездит? Я говорю: он же отказывается от охраны. Пусть скажет, я ему завтра хоть взвод поставлю. Тут Шелепин встает и говорит: «Леонид Ильич, а зачем нас охранять? Я считаю, что нужно охранять три первых лица — первого секретаря, председателя президиума Верховного Совета и главу правительства. А нас-то чего охранять? От кого?»

Шелепин даже когда был председателем КГБ, ходил без охраны. Его товарищи стыдили:

— У тебя же полный портфель государственных секретов.

Заодно Шелепин выступил против «иконостасов». Он сказал, что ему стыдно, когда во время демонстрации он стоит на мавзолее, а рабочие несут его портрет. Зачем повсюду выставлять портреты вождей?

Члены президиума ЦК замолкли. Но тут вмешался секретарь ЦК Суслов, ведавший идеологией:

— Это традиция такая. В этом проявляется авторитет партии. Нас не поймут, если отменим.

На этом обсуждение вопроса закончилось.

Председатель КГБ Семичастный встал:

— Ну так как, ставить Шелепину охрану?

Шелепин махнул рукой:

— Ставь…

Шелепин раздражал товарищей по партийному руководству разговорами о том, что члены политбюро оторвались от масс. Кому такое понравится? Крайне щепетильный, он не делал себе никаких поблажек. За все платил.

Валерий Харазов:

— Он переезжал с квартиры на квартиру. Однажды ему сделали ремонт. Он спросил, сколько стоит ремонт. Ему принесли документы. Он их просмотрел и попросил помощника заплатить. Об этом узнали его коллеги. Не бывало еще такого! Члены политбюро обиделись: в какое положение их поставил Шелепин! Что же, и им теперь за все платить? Не привыкли.

Он подготовил большую записку о том, что высшим руководителям необходимо вести себя скромно. Товарищи по партийному аппарату стали относиться к нему с опаской, а потом с ненавистью.

Александр Николаевич высказался также против того, чтобы члены политбюро сами себя награждали орденами. Ну, тут уж он и вовсе задел товарищей за живое…