не просто ухаживание, когда парень встречает девушку, и они влюбляются. Это пожизненная верность мужчинам, которых не устраивает обычная жизнь. Иногда это скорее напоминает навязчивую идею, чем миссию, которая проверяет женщину на предмет того, насколько далеко она готова зайти. – Она улыбается мне. – Но ради этого мужчины я готова на все. Буду рядом, когда он так напортачит, что не сможет оценить свои достоинства и успехи. Буду рядом, когда он начнет в себе сомневаться и это начнет сказываться на наших отношениях. Буду рядом в самые его темные дни, накрасив губы, уложив волосы и надев самые высокие каблуки, потому что ему это нужно. Я не хочу, чтобы он менялся. Не хочу, чтобы он перестал быть собой – ни ради меня, ни ради будущего ребенка. – Она переводит взгляд на меня. – Но я прижму его железные яйца этими самыми каблуками, если он перестанет давать то, что нужно мне. – Она подмигивает и отпивает сока, а я по блеску в ее глазах понимаю, что, возможно, в стакане у нее не только сок. Мне становится жарко, и я понимаю, что Тобиас наблюдает за мной, заинтересовавшись, о чем мы тихонько шепчемся.

Молли с улыбкой смотрит на Тобиаса, а после поворачивается ко мне.

– Сесилия, у тебя есть туфли на каблуке?

– Я уже их надела, – заверяю я ее и, чокнувшись с ней стаканом, отпиваю из него.

Через два часа, стоя в Парадной столовой Белого дома, смотрю на висящий над каминной полкой портрет Линкольна, написанного Джорджем Хили, и диву даюсь, как мне повезло тут оказаться. Я устала, но держусь, потому что день был волнительный, а еще у меня теперь есть личный номер первой леди. Смотрю на честного Эйба и задаюсь вопросом, был ли он честен на самом деле, приходилось ли ему пачкать руки и был ли у него демон, подобный тому, с каким сражается Тобиас.

Зачарованно смотрю на портрет и вдруг чувствую, как другой мужчина, более напористый в стремлении добиться справедливости, обнимает меня за талию и тычется носом в шею.

– Как все прошло?

– Вполне неплохо.

– Ты серьезно?

– Я удивлен тем, насколько сейчас счастлив.

– Хорошо, скоро я вытяну из тебя подробности.

– Я расскажу тебе после того, как немного поспим. Ты будешь присутствовать на следующей встрече. Я договорился.

Киваю и поворачиваюсь к нему.

– Знаешь, это нечестно, – тихо говорю я.

– Что именно?

– Ты достоин признания за все свои заслуги, как и остальные участники. Я знаю, что все пачкали руки, возможно, у них тоже есть свои демоны. Безгрешных среди них нет. Ты достоин… большего. Достоин признания за все, что сделал, Тобиас.

– Я добился этого нечестным путем, – непринужденно признает он. – А даже если бы они не запачкали руки, то мнение сложилось бы обратное. Многие из них были хорошими людьми, на которых давили другие. И мне плевать на дурную славу.

– Знала, что ты так скажешь.

– Потому что это правда. Единственный человек, чье мнение и порицание меня волнует, стоит передо мной. И пока она так на меня смотрит, я буду считать себя признанным и оцененным.

– Я вижу тебя. Даже то, что ты скрываешь.

Тобиас молчит, а потом быстро меня целует и смотрит на Эйба.

– Trésor, как бы ни манила меня мысль окрестить Белый дом, а мгновение я и впрямь об этом думал, все же здесь слишком много мертвецов с зоркими глазами.

Смеюсь и обнимаю его, а он нежно шепчет мне на ухо:

– Поехали домой.

– Веди, мой король.

Глава 38

Тобиас

Припарковавшись возле мотеля, оглядываюсь и вижу несколько проезжающих мимо машин, а потом подхожу к двери. Она распахивается, не успеваю я даже поднять руку. Оз кивает, поздоровавшись, а я сосредотачиваюсь на подонке, который сидит за столом. Перед ним выложена гора закусок из торгового автомата. Он смотрит на меня, и в его глазах я совсем не вижу страха, однако по его осанке, по тому, как лежат на столе его руки, становится ясно, что он не знает, какая участь ему уготована. Сев на заляпанный стул напротив него, кладу «глок» на стол, киваю Озу и Дэйву, и они тут же выходят из номера.

– Quels sont ses projets?[119]

Жюльен пожимает плечами. Он напряжен, в его глазах видно презрение из-за того, что ему пришлось отсиживаться здесь несколько недель. Он бы, наверняка, предпочел умереть, чем стать узником в обветшалом отеле.

– Ладно, Жюльен, пора заканчивать с этой хренью. Ты прекрасно понимаешь, что я знаю, кто ты такой. Француз из богатой семьи, живший на Французской Ривьере и ставший лучшим учеником в классе, а потом прошедший службу в армии. Вскоре после этого тебя завербовал Антуан, что, откровенно говоря, возможно, и моя вина, ведь это я подсказал ему, где искать. Ты свободно владеешь английским, итальянским и испанским. У тебя был шанс на достойное будущее, пока ты не примкнул к его рядам, вплоть до этой минуты. Но мне любопытно, зачем ты прикидывался, что не понимаешь английский.

Он снова пожимает плечами.

– Выходит, ты ненавидишь Америку? – спрашиваю я, положив ладони на стол.

Он кивает.

– Что конкретно? И, ради бога, не говори про нашу надменность, потому что французы тоже ею славятся. Уж я-то знаю.

Молчание.

– Тогда я поделюсь, что мне не нравится в Америке: алчность. Эту страну украли и основали материалисты. Алчность, эта болезнь отравляет нас на протяжении нескольких сотен лет, создавая иллюзию возможностей и свободы. Так и есть, но лишь для тех, кому хватает смелости забрать то, что им, черт возьми, не принадлежит. Таким все дается задарма. Ты слышал об Аль Капоне?

Он кивает.

– Один из самых знаменитых гангстеров в истории. Когда он правил, от одного упоминания его имени людей охватывал ужас. Многие знают, как он жил, но известно ли тебе, как он умер?

Быстро качает головой.

– В изгаженном подгузнике из-за нейросифилиса. Думаю, ты согласишься, что финал у него вышел унизительный.

Жюльен слегка округляет глаза.

– Меня тоже это удивило. Я мог бы привести еще сотню примеров таких же подонков, как он, но все они плохо кончили. Мало кто умер во сне со спокойной душой. – Я ухмыляюсь, глядя на него.

– Можешь вообразить, каково иметь такой злой разум? Я не хочу. Я не такой, как он. Я просто учился на его ошибках и ошибках подобных ему, потому что все же никто не хочет быть таким мерзавцем. – Вытаскиваю из кармана обратный билет на самолет. Он даже не смотрит.

– Но