Никаких проблем, если верить свидетельнице. Забираясь под одеяло по вечерам, она имела привычку снимать очки и класть их на стоящую рядом с кроватью тумбочку. А утром, прежде чем встать с постели, надевала их снова.

— Что бы я делала на балконе без очков? — спросила она. — Как бы это выглядело? Да и вряд ли я вообще добралась бы туда, — объяснила она.

Оставался мужчина, которого она видела возившегося у автомобиля на парковочной площадке.

Пожалуй, невысокого роста, темный и подвижный. Явно тренированный, как говорят сейчас. Хорошо выглядел, как и парни в ее молодости.

— Хотя в ту пору не требовалось так тренироваться, чтобы оставаться подтянутым, — заметила свидетельница.

— Сколько ему было лет? — поинтересовался Левин.

— Ему было двадцать пять — тридцать лет, скажем так. Но вообще-то сегодня, по-моему, почти все выглядят молодо, и он вполне мог быть на несколько лет старше, — констатировала она и вздохнула.

— Госпожа Рудберг, он ведь показался вам знакомым, — напомнил Левин осторожно.

— Да, хотя этим я по-настоящему дала маху, — ответила она и рассмеялась.

— И как же тогда? — спросил Левин.

— Ну, я, наверное, перепутала его с кем-то другим.

— Ага, и что вы имеете…

— Ну, на днях я разговаривала с техником нашего дома. Он приходил взглянуть на мой холодильник, который ужасно шумит и мешает мне спать по ночам. И тогда мы поболтали о машине, которую, очевидно, украли, ведь о ней же говорили по радио, и я поведала ему о том, что рассказала дамочке из полиции. Якобы сын хозяина забрал автомобиль и уехал в деревню.

— Да, — сказал Левин и кивнул ободряюще.

— Но тогда я наверняка дала маху по-настоящему, — повторила она.

— Что вы имеете в виду? — спросил Левин терпеливо.

— Ну, у него ведь нет никакого сына. Выходит, я здорово ошиблась.

— То есть на самом деле вам показалось, что он кого-то напоминает? — спросил Левин.

— Да, скорей всего, именно так и обстояло дело, — согласилась свидетельница и внезапно сделалась старой и усталой. — У него ведь нет никакого сына.

— То есть техник знал, что у вашего соседа-летчика, который владел украденным автомобилем, нет никакого сына, — констатировал Левин.

— Если кто-то и в курсе подобных вещей, то именно он, — сказала свидетельница с нажимом. — Он ведь знает всех, кто живет в нашем квартале. У летчика две дочери. Это мне известно наверняка, и здесь наши мнения полностью совпали. Но я уж точно видела не одну из них. У меня пока еще нет старческого склероза.

— Насколько я понимаю, госпожа Рудберг, вы много размышляли над этим делом, — не унимался Левин. — Но, возможно, тогда вы подумали о ком-то другом, кого знаете или кто живет по соседству. Или о ком-то, кого просто видели раньше, похожего на парня у автомобиля?

— Нет, — сказала свидетельница и решительно покачала головой. — Конечно, я все передумала, но единственный, кто приходит мне в голову в таком случае, это актер. Он еще играл в «Унесенных ветром». Кларк Гейбл, хотя без усов, да, конечно.

— Кларк Гейбл, хотя без усов, — повторил Левин и кивнул.

«Становится все лучше и лучше».

— Хотя там вряд ли ведь был он, — вздохнула свидетельница.

— Да уж, — согласился Левин. — Это кажется наименее вероятным.

— Да, в подобное действительно трудно поверить, — согласилась свидетельница. — Ведь он, наверное, уже такой же старый, как и я, или умер уже?

— Насколько мне помнится, он умер много лет назад, — сказал Левин.

— Поэтому я вряд ли могла его видеть, — согласилась свидетельница и кивнула.

Когда Левин пешком возвращался в здание полиции, его обычная меланхолия снова дала о себе знать. Маленькая, заставленная мебелью квартирка, портреты членов семьи, родственников и друзей, которые некогда составляли единое целое, по сейчас переместились в мир иной. Специфический запах, всегда существующий дома у пожилых людей независимо от того, насколько тщательно там все прибрано, пусть им еще предстояло прожить двадцать лет. Девяностодвухлетняя женщина, которая в свои годы была бодрой и подвижной и по-прежнему управлялась со всем сама, живя в собственной квартире, готовила себе кофе и даже могла нести поднос в одной руке. Никакого инвалидного кресла — ей требовалась только палка с резиновым наконечником, чтобы выйти на свой собственный балкон.

Ничего общего с той промежуточной станцией на пути к смерти, которую система ухода за престарелыми могла предложить всем тем, кому выпал менее удачный жребий, чем его свидетельнице, пусть они зачастую значительно уступали ей в возрасте. Линолеумное покрытие, постоянно включенный телевизор, в котором никто не пытался больше переключать каналы, вареная рыба и кисель с ложечкой на ночь, кровать с матрасом, приподнимаемым со стороны головы для поддержки скрюченной спины и помощи уставшим легким. Плюс свобода ожидания избавления от всего этого с приходом неизбежного конца, который наступал совершенно независимого от того, кем был человек, некогда живший полнокровной жизнью.

— Он был похож на Кларка Гейбла? — спросила Сандберг час спустя.

— Только без усов, — подтвердил Левин и еле заметно улыбнулся.

— Я достала фото зятя командира воздушного лайнера. Это Хенрик Юханссон, тридцати двух лет. Он авиаштурман и женат на его младшей дочери, — сказала Сандберг.

— И как он выглядит? — спросил Левин.

— Ни капельки не похож на Кларка Гейбла. Кстати, тебе не лишне знать, что ты разговариваешь с женщиной, несколько раз смотревшей «Унесенных ветром» по видео, — ответила Сандберг. — Что ты думаешь о фотороботе? За недостатком лучшего, — продолжала она.

— Боже сохрани. — Левин покачал головой.

«Кларк Гейбл? Достаточно ведь в таком случае убрать у него усы», — подумал он и сразу почувствовал себя немного бодрее.

Олссон пожелал пообщаться с Бекстрёмом с глазу на глаз, и то, о чем он жаждал поговорить, Бекстрём узнал от коллеги Сандберг днем ранее.

— Да, я слышал это, — сказал он дружелюбно. — Речь идет о придурочном существе в розовой ночнушке, с которым я познакомился на встрече в этом здании, куда ты меня пригласил. С тех нор я больше не видел ее и, скорее всего, еще долго не увижу. Вы близкие друзья, кстати?

— Сейчас ты должен постараться понять меня правильно, Бекстрём, — заныл Олссон и поднял руки в характерной для себя манере, как бы защищаясь от возможных возражений. — Я хочу просто предупредить, на случай, если до тебя дойдут какие-то грязные слухи.

— К подобному, к сожалению, привыкаешь с годами. Кстати, ты знаешь, Олссон, сколь многим нашим коллегам по всей стране сейчас приходится отмываться от одного, а порой и нескольких заявлений всяких ублюдков и сумасшедших из числа тех, кого мы пытаемся призвать к порядку?