— Ты права, — сказал я хозяйке Аннеслея. — Мы слишком загостились.

Пунцовое лицо Катарины резко побледнело.

— Таким, как я, самое место в лесу. Так что пора и честь знать!

Глава тридцать девятая

ОСВОБОЖДЕНИЕ

В деревне парень был рожден,

Но день, когда родился он,

В календари не занесен.

Кому был нужен Робин?

…Зато отметил календарь,

Что был такой-то государь,

И в щели дома дул январь,

Когда родился Робин.

Разжав младенческий кулак,

Гадалка говорила так:

— Мальчишка будет не дурак,

Пускай зовется Робин!

Немало ждет его обид,

Но сердцем все он победит,

Парнишка будет знаменит,

Семью прославит Робин.

Роберт Бернс. «Робин»

(перевод С. Маршака)

Красный свет, сочащийся в прорубленное под потолком крошечное окно, начал меркнуть: вечер готовился перейти в ночь. Может, в последнюю ночь, когда он сможет услышать совиный крик и шум ветра, гуляющего по кровле. В казематы Замковой Скалы не доносится ни то ни другое, а если не произойдет чуда, следующую ночь он проведет в этом каменном аду… И хорошо еще, если в одиночестве! Пресвятая Богородица, пусть он один поплатится за свое безрассудство, а не утащит за собой остальных вольных стрелков!

Локсли скрипнул зубами, уткнувшись головой в связанные предплечья. На сей раз ему накрутили на руки сразу несколько ремней, и он напрасно провел весь остаток дня и весь вечер пытаясь перегрызть хоть один. Его земляки хорошо потрудились, связывая его, хотя и делали это без особого восторга. Да и что он стал бы делать, если бы все-таки справился с путами? В окно, под которым он лежал, протиснулась бы только кошка, выкопать голыми руками лаз под стеной ему было бы вряд ли под силу. Но именно этим Робин и собирался заняться, как только сладит с ремнями. А он должен был с ними сладить, у него просто не оставалось выбора.

Локсли поднял голову и снова занялся ремнем, не обращая внимания на боль, при каждом движении простреливавшую грудь и бока… Как вдруг что-то ударило его по плечу.

Он вздрогнул и инстинктивно откатился от стены. Приподнялся, сжав зубы, пытаясь разглядеть, что это было, и увидел, как в окно протиснулся и упал на пол еще один предмет… Темный матерчатый сверток.

— Эй… — очень тихо окликнул он. — Эээй?..

Замер, навострив уши, пытаясь уловить какой-нибудь отклик, но услышал только быстрые удаляющиеся шаги.

Локсли торопливо подобрался к стене, чтобы посмотреть, что ему послали милостивые небеса.

На полу лежал большой нож, из тех, которыми пользуются хозяйки и мясники. Остро наточенный, длинный, прекрасный нож!

Локсли кое-как сумел ухватить его пальцами связанных рук, с трудом заклинил деревянную рукоять в щели между бревнами и начал перепиливать ремни на предплечьях.

Он работал лихорадочно, остервенело, не давая себе ни малейшей передышки, пока наконец последний из ремней не подался и не упал с рук.

Боль от крови, прихлынувшей к кистям, задержала Локсли всего на несколько мгновений. Выдернув нож, он быстро разделался с путами на ногах и занялся свертком.

Схватив его, Робин увидел того, чего никак не ожидал увидеть: женское грубошерстное платье и плащ с капюшоном — привычную одежду крестьянок и горожанок победней…

— Чтоб мне сгореть, — прошептал Локсли, вертя в руках неожиданный подарок. — Что за чертовщина?

Он задрал голову к окну, как будто надеялся получить оттуда ответ на свой вопрос, потом пожал плечами и торопливо перебрался в самый темный угол. Вонзив нож в плотно утрамбованную землю, Робин подумал, что, даже если бы ему прислали шкуру дьявола с рогами и хвостом, он с радостью вырядился бы в нее ради того, чтобы вырваться на свободу.

Стена, под которой он копал, показалась ему толще стены вокруг замка Аннеслей, но в конце концов последний земляной пласт подался, и протянутую вперед руку с ножом окатил прохладный ветерок. Робин с трудом сдержал желание в несколько движений довершить работу и глотнуть полной грудью весенний воздух. Сейчас ему полагалось быть благоразумным и предусмотрительным, как никогда, поэтому, пятясь, он вернулся в комнату и долго-долго прислушивался. Все было тихо, только продолжала ухать сова да где-то неподалеку лениво гавкала собака.

Робин натянул платье, перехватив его в талии самым длинным куском ремня, и засунул за ремень сзади нож. Свернул плащ в тугой узел и, пропихивая узел перед собой, начал протискиваться в подкоп.

Он выбрался наружу и поднялся на колени, прислушиваясь и озираясь. Похоже, все было спокойно.

Локсли быстро встал, вытряхнул землю из волос, надел плащ с капюшоном и бесшумными стелющимися шагами пошел к ограде. Бодрящий ветер, пахнущий свежей листвой, пьянил получше самого крепкого эля, но настоящая свобода ждала его впереди, в темноте теплой апрельской ночи. Подобрав длинную юбку, Робин огляделся еще раз и перелез через забор.

Ему удалось добраться до конца деревни, ни разу не нарвавшись на неприятную встречу. Все жители Биллоу сидели сейчас по домам, сторожа свое добро; время от времени ему попадались навстречу йоркширские лучники, но никто из них не остановил бедно одетую женщину, с тихими причитаниями семенившую по деревенской улице. Жена углежога Оттера вышла из дому в этакую пору вовсе не для того, чтобы прогуляться перед сном, но чтобы занять у соседки немного сыра. Если ее муженьку приспичило на ночь глядя получить хлеба с сыром, лучше было ему не перечить, не то этот зверь мог исколошматить ее еще похуже, чем уже излупил!

Робин все больше проникался сочувствием к своей несчастливой судьбе, с каждым шагом его пожелания растреклятому пьянчуге провалиться в пекло становились все красноречивей… Но, добравшись до последнего дома, он умолк и принялся соображать, что делать дальше. Жена углежога Оттера не могла шастать за полночь в поисках сыра за пределами деревни, даже если в ее доме бушевал изнывающий по сыру уонтлейский дракон. А впереди, в темноте, которая так заманчиво предлагала укрытие и свободу, было