Вы ведь не станете возражать против небольшой откровенности, правда? Тогда я, с вашего разрешения, немного дополню картину. Мне было в то время двадцать шесть лет, а в плотские отношения я за всю мою жизнь успела вступить только с двумя мужчинами. С двумя. Первым был мальчик, с которым я познакомилась, когда мне было пятнадцать. Несколько лет, пока его не призвали в армию, мы были, что называется, не разлей вода. Когда его забрали, я поплакала немножко, побыла одна, а после нашла себе нового дружка. И с ним мы тоже оставались не разлей вода во все мои студенческие годы, а после окончания университета получили от наших семей благословение и поженились. И в обоих случаях принцип был такой: все или ничего. Это у меня внутри сидит: все или ничего. Так что к двадцати шести я во многих отношениях оставалась невинной. Я, например, ни малейшего представления не имела о том, как это можно соблазнить мужчину, как вообще за это взяться.

Вы только не поймите меня неправильно. Речь идет не о том, что я вела жизнь совсем уж безмятежную. В кругу, к которому принадлежали мы с мужем, такая жизнь была попросту невозможна. Далеко не один раз, на коктейлях, какой-нибудь мужчина – обычно им оказывался деловой знакомый мужа – исхитрялся сложными маневрами завлечь меня в укромный уголок и, склонившись ко мне, вполголоса осведомиться, не чувствую ли я себя в нашем пригороде одинокой – ведь Марк все время в разъездах – и не хотела бы я, ну, скажем, на следующей неделе выбраться в город и позавтракать с ним? Я, разумеется, этим мужчинам не подыгрывала, однако именно так, заключила я, и заводятся внебрачные связи. Посторонний мужчина приглашает тебя на завтрак, а после завтрака отвозит в береговой коттедж, принадлежащий его другу, который дал ему ключ, – или в один из городских отелей, – и там осуществляется постельная часть сделки. Назавтра он звонит тебе, чтобы сказать, как хорошо ему с тобой было, и спросить, не хочешь ли ты повидаться с ним в следующий вторник. Так оно и идет, вторник за вторником, – завтраки с оглядкой по сторонам, за ними постельные эпизоды, пока мужчина не перестает тебе звонить или ты не перестаешь отвечать на его звонки; а в совокупности все это называется «завести роман».

В мире бизнеса – я говорю сейчас главным образом о моем муже и его бизнесе – от мужчин требуется (так, во всяком случае, было в те дни) иметь презентабельных жен, а от их жен требуется, соответственно, презентабельность: презентабельность и покладистость – в разумных пределах. Вот почему, даже притом, что мои рассказы об авансах, которые делали мне его коллеги, расстраивали мужа, отношения между ними по-прежнему оставались вполне сердечными. Ни вспышек ярости, ни драк, ни дуэлей на рассвете – всего лишь приступы тихой злобы либо дурного настроения, да и то лишь в стенах своего дома.

Вопрос о том, кто с кем спал в этом замкнутом мирке, представляется мне теперь, когда я оглядываюсь назад, темным в мере гораздо большей, чем кто-нибудь из нас готов был тогда признать, куда более темным и куда более грязным. Мужьям и нравилось, и не нравилось, что их жен желают другие мужья. Они ощущали в этом опасность, и тем не менее она же их и возбуждала. И женщины, жены, возбуждались тоже – нужно было ослепнуть, чтобы не заметить этого. Возбуждение окружало нас, облако чувственного возбуждения. Из которого сама я решительным образом старалась выбраться. На уже упомянутых мной вечеринках я была презентабельной не менее прочих, но податливой – никогда.

В результате подругами из числа жен я не обзавелась – жены, посовещавшись, пришли к выводу, что я холодна и высокомерна. Более того, постарались довести этот вывод до моего сведения. Что касается меня, я и рада была бы сказать, что осталась равнодушной к их мнению, но это неправда, я была слишком молода и слишком не уверена в себе.

Марк не желал, конечно, чтобы я спала с другими мужчинами. И одновременно ему хотелось, чтобы они, другие, понимали, на какой женщине он женат, и завидовали ему. Примерно то же, полагаю, можно было сказать и о его друзьях и коллегах: им хотелось, чтобы чужие жены уступали их посягательствам, а их собственные хранили чистоту – чистоту, но и соблазнительность. В логическом отношении – явная бессмыслица. Основанная на таком принципе социальная микросистема неустойчива. А ведь они были бизнесменами, тем, что французы называют людьми дела – проницательными, умными (в другом значении слова «умный») мужчинами, хорошо разбиравшимися в системах, умевшими отличать устойчивую от неустойчивой. Потому я и говорю, что структура дозволенного-недозволенного, в рамках которой все они существовали, была куда более темной, чем они соглашались признать. На мой взгляд, она могла продолжать работать только при наличии значительных затрат психической энергии со стороны ее участников и только до тех пор, пока они отказываются признать то, что было – на определенном уровне сознания – хорошо им известно.

В начале нашего брака, моего и Марка, мы были настолько уверены друг в друге, что не сомневались – ничто его поколебать не может, и потому заключили договор: не иметь друг от друга никаких секретов. Что касалось меня, я – в то время, о котором рассказываю, – этот договор соблюдала. Я ничего не скрывала от Марка. Не скрывала, потому что мне и скрывать было нечего. Марк же один раз оступился. Оступился и признался мне в своем прегрешении и, пережив последствия этого признания, заколебался. После полученной им встряски он частным порядком решил, что врать все же удобнее, чем говорить правду.

Работал Марк в сфере финансовых услуг. Его фирма отыскивала для своих клиентов возможности вложения капитала и управляла от их имени этими вложениями. Клиентами были по большей части богатые южноафриканцы, стремившиеся выкачать из страны побольше денег, пока она еще не схлопнулась (они использовали именно такое слово) – или не взорвалась (я предпочитала такое). По причинам, понять которые мне так и не удалось, – в конце концов, даже в те времена существовало приспособление, именуемое телефоном, – работа Марка требовала, чтобы раз в неделю он ездил на консультации, как он их называл, в дурбанский филиал его фирмы. Если сложить все такие дни, получалось, что в Дурбане он проводил столько же времени, сколько дома.

Среди коллег Марка, «консультировавшихся» вместе с ним в том филиале, присутствовала женщина по имени Иветта. Она была старше его,