Тем временем погода совсем переменилась, и, скорей, в нехорошую сторону. Откуда-то с востока наехала слабая туча, которой никто не ждал, и пока Ева беседовала с классиком — другом художника, туча та заметно расползлась, набрав неживого тёмного веса. Свет же, что к моменту явления Евы местному натурщицкому народу поливал округу так, что слепил и застил глаза, сильно поубавился, перекрытый наступающей на всех грозовой облачностью.

— Pausa di venti minuti! E qualcuno — ottenere infine, Mario, ho bisogno che sarà molto presto![11]— внезапно выкрикнул мужчина в серой шляпе, поднявшись во весь рост.

То был Ивáнов. Тот, которого искала и нашла ведьма Ивáнова с подачи своего сострадательного мужчины с кристально чистою душой и небезукоризненно девственным прошлым.

— Александр Андреевич! — крикнула она ему. — Прошу вас, не исчезайте, пожалуйста, мне очень нужно с вами поговорить.

— Что такое? — удивился тот, обернувшись и в недоумении уставившись на незнакомку. — Это чья ж вы будете, барышня? Откуда здесь?

— Я Ивáнова, — быстро произнесла она, чтобы сразу же завладеть вниманием художника. — Ева Ивáнова, из Москвы. Николай Васильевич на вас указал — сказал, вы со мной непременно поговорите.

— Миколаюшка прислал? — тут же смягчился художник. — Ну, прошу, сударыня, прошу. В таком случае выслушаю несомненно нужду вашу, всенепременно.

— Не знаю даже, с чего начать, Александр Андреевич. — Ева немного смутилась, но сразу же продолжила: — Дело в том, что я знаю ваших родственников, я с ними встречалась в Обнинске, с сестрой вашего покойного внука. Или нет, я бы даже сказала, правнука, это ещё нужно подсчитать. Он, как и вы, тоже Александр Андреевич. А она, получается, внучка. Или нет. Тоже правнучка ваша. Анна Андреевна. И внучка у них, Сашенька. Тоже Ивáнова. Психолингвист, закончила МГУ.

— Может, воды? — вежливо поинтересовался ещё один классик и крикнул, не оборачиваясь: — Ehi, dare acqua a qualcuno, signora non si sente![12]— И вновь обратился к ней: — Так, стало быть, в Обнинске встречались, говорите? Любопытно б знать, где же именно таковое местоположение?

Принесли воду в латунном стакане. Ева сделала большой глоток, поставила на землю.

— Лучше? — участливо осведомился Ивáнов. — Отпустило маленько, милая? Такое нередко перед грозой случается, будто всю голову вашу непомерной тяжестью обжимает и давит после, давит, давит нестерпимо.

— Я понимаю, — с печалью в голосе произнесла она, — вы меня, верно, за душевнобольную принимаете, а только поверьте, я говорю вам чистую правду, нисколечко не приукрашиваю. Просто я… как бы это сказать… просто я немного не отсюда, я как бы зашла нечаянно и точно так же уйду, вам от меня никакого беспокойства не будет. Но… — она посмотрела на него с надеждой, — быть может, что-то посоветуете сами?

— В каком рассмотрении, милейшая?

Еве показалось, что внезапно и тон его, и всё расположение, с которым поначалу встретил её, разом куда-то откатились. Да иначе и быть не могло, подумала она, кто он и где я. В смысле, откуда. И вообще, коли встать на его место и вслушаться в эту мою ахинею, то мало не покажется, ни по какому.

Внезапно подул ветер… такой же свежий, как и тот, прежний, однако на этот раз он уже не нёс с собою скупого аромата пустыни. Сам дух его переменился, насыщая окрестность влагою и отметая всё остальное, ещё недавно щекотавшее ноздри.

Облака расступились, воды местного Иордана, что чуть поодаль от пейзажного расположения художественной группы отворачивали в сторону тугой излучиной, вспенились, забурлили. Быстрые сумерки, неслышным гулом пролетев над голубыми горами, заиграли складками тёмно-синего плаща, нежно коснулись суровых, выщербленных временем камней. По склону холма, едва касаясь стопами земли, шёл Марио, исчезнувший натурщик. Он никуда не спешил и ни на что не взирал, сохраняя невозмутимый покой. Он просто шёл к людям, которые ждали избавления, каждый своего.

— Signore, chiedo a tutti i posti! — дважды хлопнув в ладоши, громко объявил Ивáнов. — Fare composizione, controlliamo per l’equilibrio dei personaggi![13]

Никто, однако, не двинулся с места, включая замершего на своём пятачке Гоголя. Со своей точки Еве хорошо было видно, как тот застыл, приложив руки к груди, как чуть приоткрыл рот и как неотрывно глядел он на бородатого, худощавого Марио.

Внезапно раздался голос из центра группы:

— Questo ha anche un marito che mi ha superato perché era prima di me…[14]— Слова эти произнёс натурщик — Иоанн, и он же указал рукою на Марио.

Слов его Ева не поняла, она ощутила их затылочной частью головы, в которую привычно влетел сигнал извне.

Александр Андреевич поднялся. Как и остальные, он продолжал неотрывно смотреть на своего натурщика. Затем протянул Еве руку, сказал:

— Пойдём со мною, Ева…

Она поднялась и пошла, куда позвали…

Марио удалялся, они шли следом. Он шёл не оборачиваясь, едва касаясь земли, ибо знал, что они видят его, и движутся следом, и хотят слышать слова его.

Вскоре позади осталось всё: натурная площадка, люди, лошади, повозка, реквизит — всё, всё, всё…

Тем временем небо вновь сгустилось, закрыв собою то ясное, какое струилось через облачную преграду. Начался слабый дождь, который на глазах становился всё сильней и сильней. Но от этого дождя никому не было неприятно. Он просто поливал их влагой, и тёплая влага та омывала их лица, ласково струясь, проникая за шиворот и далее устремляясь по телу к иссохшей земле.

Они дошли до картинного Иордана. Марио остановился в стороне и, призывая внимание к жесту своему, протянутой дланью указал на излучину реки. Вода поднялась и, разлившись по округе, уже подступала к началу песчаного края, каким начинался каменный холм, едва не доставая ног случайных путников. Раздался удар грома, разорвавший тёмные небеса надвое. Звук этот, казалось, брал начало от востока, но всею мощью своей обрушивался с западной стороны. Сразу вслед громовому раскату ударила молния чудовищной, неопределимой силы. Ударила и, вонзившись в землю, тут же исчезла. Оба вздрогнули от внезапности, но страха не было, потому что рядом был он, Марио. И был он спокоен и тих, и уверенность эта передалась и им.