Состязание с Китаем побуждает Индию расширять связи с Африканским континентом. Она как бы улещает Африку льготными ссудами, содействием экономическим и политическим, чтобы получить свою долю в прибыльных нефтедобывающих предприятиях. Первая индо-африканская встреча на высшем уровне, в которой участвовали 14 африканских стран, прошла в Нью-Дели (апрель 2008-го), после чего Индия выделила государствам Черного континента двухмиллиардный кредит. Нигерийская нефть составляет 10 % от всего индийского импорта; пятая часть индийского энергоснабжения поступает ныне из Африки. Объемы индо-африканской торговли увеличились между 2000-м и 2007-м с 3,39 млрд до 30 млрд долларов. Один лишь объем индийской торговли с Южной Африкой растет на 30 % ежегодно. Южная Африка вывозит на продажу золото, а Индия шлифует южноафриканские алмазы. Другой пример: Индия – единственная страна, более чем щедро финансирующая нефтяные промыслы и скважины, пробуренные в открытом море близ острова Маврикий [5]. Вышеприведенные цифры и сведения выглядят не слишком впечатляюще в сравнении с более крупными экономическими явлениями, однако ими обозначается некая тенденция.

Кроме того, в Восточную Африку течет из Персидского залива все больше нефтедолларов: 11 млрд в 2000 г. – и свыше 50 млрд за последние годы. Шейхи вкладывают деньги в африканские телекоммуникации, туризм, горнодобывающую промышленность, недвижимую собственность, банковское дело. Половина этих средств оплачивает нужды развивающейся Центральной Африки.

В этом нет особого человеколюбия. Неугомонные евразийцы охотятся за африканскими полезными ископаемыми. Их интерес к демократии равен нулю, а некоторые заключаемые сделки скорее отдают старым добрым колониализмом, чем зарубежной помощью на современный западный лад. Наличие либо отсутствие пахотных земель становится источником напряженности и трений в мире, где абсолютный прирост населения продолжается – и увеличивается очень быстро. Африка, все еще дожидающаяся своей «зеленой революции», маячит как вероятное поле последней битвы за продовольственные ресурсы. Уже имеются предварительные соглашения о том, что Южная Корея будет сеять хлеб и добывать пальмовое масло на Мадагаскаре, Саудовская Аравия – сажать рис и ячмень в Эфиопии, Китай создаст в Конго пальмовые плантации, чтобы вырубать пальмы на биотопливо, а Южная Корея, Египет и Объединенные Арабские Эмираты начнут сеять в Судане пшеницу. В отличие от прежних, классических схем капиталовложений в земледелие, нынешние уделяют повышенное внимание не зерновым культурам, выращиваемым на продажу, а насущным и потребляемым продуктам питания, которых может недоставать самой стране, чьи поля используются вышеперечисленными государствами, намеренными отправлять все полученные урожаи к себе домой [6]. Чем дальше уносит Африку торговый поток, разливающийся в северной части Индийского океана, тем неразличимее делается грань между производительными капиталовложениями и откровенной эксплуатацией.

Вся эта деятельность, сосредоточенная вокруг Индийского океана, осуществляется ввиду того, что экономика самой Африки в первое десятилетие XXI в. растет упорно и впечатляюще: на 6,5 % ежегодно с 2003 г. Это разительная перемена по сравнению с ранними 1990-ми, когда ежегодный экономический прирост менее 1 % значил: хозяйство Центральной Африки переживает значительный упадок, ибо население росло значительно быстрее. Экономическим успехам сопутствуют политические. Согласно выводам американской исследовательской компании Freedom House, число африканских государств, имеющих многопартийную систему, соблюдающих гражданские права и свободу печати, выросло с трех в 1977-м до 11, а число государств, не имеющих вообще никаких оснований зваться свободными, снизилось с 25 до 14. Другим фактором, способствовавшим превращению африканских обществ в открытые, стала техника: например, сети сотовой телефонной связи позволили Африке «перепрыгнуть» через нехватку проводной и кабельной инфраструктуры [7].

Вместе с притоком денежных средств из стран бывшего третьего мира – средневосточных и азиатских – техника наконец-то позволяет Африке вырваться из географической изоляции, что всегда была главной виновницей африканской нищеты. Пусть Африка – второй величайший континент, площадью впятеро больший, чем Европа, а все же длина африканских побережий к югу от Сахары почти в четыре раза меньше европейских. Вдобавок на этих побережьях мало хороших природных гаваней – исключение составляют восточноафриканские порты, искони оживленно торговавшие с Индией и Аравией. Лишь по немногим рекам Тропической Африки можно подняться со стороны моря – их воды изобилуют порогами и водопадами. На севере связям с остальным человечеством издревле препятствовала пустыня Сахара, поэтому Африка оставалась почти незнакома с великими средиземноморскими цивилизациями Античности и Средневековья [8].

В 1993-м, когда я странствовал по Западной Африке, будущее не сулило ничего, кроме невзгод, – особенно для Сьерра-Леоне, Либерии, Нигерии, Берега Слоновой Кости (Кот д’Ивуара) [9]. На закате 1990-х пришли кровопролитные войны и сепаратистские мятежи. В целом экономическое развитие на континенте пережило пасмурное десятилетие. Кое-где уже чувствовалось приближение нового экономического и политического цикла. Французский антрополог Жермен Тильон пишет: «Событиям надлежит идти своим чередом, а впоследствии они будут зваться историей – так что вся истинная история существует лишь постольку, поскольку она завершилась» [10]. Миновали десятилетия кровавые и смутные; постколониальная сага Центральной Африки окончилась, и это может означать интеграцию континента в систему всемирную и особенно индоокеанскую.

Столь положительной тенденции сопутствует устрашающее количество сложностей. Поразмыслите: в Кении, богатейшей восточноафриканской стране, у «средней» женщины – пятеро детей. Для богатых стран эта цифра в среднем равняется 1,6. В сопредельной Эфиопии 70 % молодежи безработны [11]. А над всеми невзгодами Черного континента монументально высится одна из главных: наличие государства-неудачника – Сомали, Африканского Рога, – граничащего с Кенией и с Эфиопией и выдающегося в Индийский океан от самой длинной материковой береговой линии. Эти обширные и неуправляемые края – источник одного из главных нынешних бедствий Индийского океана. Я говорю об африканском пиратстве.

В Индийском океане, пишет Алан Вилльерс, «пиратство – ровесник мореходства. Первый человек, оседлавший спущенное на воду бревно, вероятно, сразу сшиб второго такого же человека с другого бревна. И тем положил начало пиратству, которое продолжается поныне». Малаккский пролив и Аденский залив, Персидский залив, Макранский берег, Качский залив – по сути, все Аравийское море – кишели пиратами с незапамятных времен [12]. Ибн-Баттута, сам сделавшийся жертвой морских разбойников у западного побережья Индии, сообщает: в XIV в. суда отваживались пересекать Индийский океан, лишь хорошо вооружив экипажи, и только целыми флотилиями [13]. Когда ближе к концу XV в., после заключительного плавания Чжэн-Хэ, китайская династия Мин перестала высылать свои корабли в Индийский и Тихий океаны, моря переполнились тысячами разбойников, стекавшихся отовсюду [14]. Несколько раньше Марко Поло упоминал о многих десятках пиратских кораблей возле гуджаратского побережья: там пираты проводили на воде все лето, прихватив с собой жен и детей – и, разумеется, грабя купеческие суда. 20–30 пиратских парусников выстраивались в охотничью линию; растояние между кораблями равнялось 9–11 км; сигналы подавались огнем или дымом. «Среди стольких невзгод, – говорит историк Джордж Гурани, – купец и мореход истово призывали Божью помощь: в морских летописях эпохи то и дело упоминается имя Господне». Ибо, как с горечью сетовал некий средневековый араб, «корабельщик среди хлябей подобится муравью, плывущему на щепке» [15].