— Платить за то, чтобы вы отпустили меня домой, не станет никто.

— Послушайте, Изабель, я в это не верю. Ни единой секунды.

— Моя мать умерла от рака, когда я училась в университете. Отца не стало несколько недель назад. Братьев или сестер у меня нет.

— Потерять мать в столь нежном возрасте всегда нелегко, и я всем сердцем сочувствую вашей утрате. — Главарь контрабандистов помолчал, и я уж было подумала, что он оставил эту тему, но ошиблась. — Ведь всегда должен быть кто-нибудь, кто может заплатить. Вы не замужем?

Я отвернулась и стала смотреть в окно. Обширное пустое пространство почему-то тревожило меня гораздо меньше, чем напряженная атмосфера, царившая внутри машины.

«Может, наврать ему о себе? — растерянно думала я. — Глядишь, спасу шкуру. Ведь если и в самом деле не найдется никого, кто мог бы заплатить выкуп, то меня просто пристрелят и бросят в пустыне шакалам».

Но лгать мне почему-то не хотелось.

— Нет, — откровенно ответила я, прервав молчание. — Я не замужем.

— Ваш муж тоже умер? — настойчиво продолжал он задавать вопросы.

— У меня никогда его не было.

Он посмотрел на меня, высоко подняв брови.

— Такая красивая женщина и не замужем? Вы меня удивляете!

Красивая? Это слово я не привыкла связывать со своей внешностью.

— Просто не представился случай, вот и все.

— Роза, которую никто не смог сорвать, — задумчиво произнес он.

Я всей душой надеялась, что он думает вовсе не о самом очевидном.

— Не сказала бы так, — отозвалась я, стараясь как можно более четко выговаривать английские слова.

— Неважно. За вас заплатит британское правительство. Я в этом не сомневаюсь.

— Моя мать была француженка. У меня, так сказать, двойная национальность, хороший повод обеим сторонам умыть руки. Да вы и сами знаете, что позиция правительств европейских стран по отношению к похитителям людей довольно твердая. Когда их пытаются шантажировать, они очень не любят идти на уступки. Или вы так не считаете?

Я видела, как дрогнула щека этого человека, не поняла, нахмурился он или улыбнулся.

— Мисс Фосетт, я полагаю, что публичные заявления чиновников любого правительства сильно отличаются от того, что они делают втайне. — Его, видно, забавляла наша болтовня. — Хотя должен признать, что британцы — орешек покрепче, чем, скажем, французы. Они во всеуслышание объявляют, что не будут вести никаких переговоров с террористами. Именно так нас часто называют. Но всегда находится повод к заключению сделки, как мы говорим, под рукавом. Так мы и получаем свой маленький бакшиш.

Террористы? Услышав это слово, я похолодела. Мои похитители не выглядели религиозными фундаменталистами, но я вполне отдавала себе отчет в том, что мое понимание этого термина, конечно же, связано с впечатлением, которое на человека европейской культуры произвели события одиннадцатого сентября, а также с образами бородатых талибов с автоматами АК-47 в руках и молодых пакистанцев, живущих в Британии, мозги которым хорошенько промыли имамы-диссиденты, проповедующие взгляды, очень даже противоречащие исламу. Может быть, они политические террористы, как организация РВС[71]в Колумбии, захватившая Ингрид Бетанкур[72]и продержавшая ее в плену шесть долгих лет, наполненных ужасными пытками? Сердце мое сильно забилось.

— А если не найдется? — спросила я вроде бы беспечно, но меня выдала дрожь в голосе.

Он бросил на меня косой взгляд и ответил:

— Ну, тогда… вас останется только пожалеть.

«Значит, если никто не заплатит, то меня убьют», — подумала я, как ни странно, спокойно.

Все происходящее казалось мне столь сюрреалистичным, что я чуть не засмеялась вслух.

— Вы говорите так, будто похищение людей для вас — обычное занятие.

— В нашем деле деньги имеют большое значение.

— В чем? — Я все-таки не смогла удержать смех. — Стало быть, это не преступление, а благородное дело?

— Говорите о нас что хотите, называйте как угодно. Мне это все равно. Моих людей часто именуют пиратами пустыни. Нашим любимым занятием давно уже стало освобождение богатеев от груза неправедно нажитых денег.

Я открыла рот, собираясь ответить на это любопытное заявление, как вдруг один из мужчин, сидящих сзади, что-то сказал, водитель отрывисто ответил ему, и его вежливая непринужденность мгновенно сменилась напряженной агрессивностью. Кто-то позвонил по телефону, потом долгое время все молчали. Эта тишина казалась мне похожей на колючую проволоку. Прошло довольно много времени, наконец в свете автомобильных фар показались очертания низеньких палаток, сгрудившихся во впадине между дюнами. Машина круто развернулась и остановилась.

Как только мы прибыли, из лагеря к нам повалила толпа каких-то людей в темных одеждах. Контрабандист что-то резко, повелительно пролаял, и двое из них увели меня в одну из палаток. Чтобы войти в нее, мне пришлось согнуться чуть ли не пополам.

Оказавшись внутри, я села на тростниковую циновку и заявила своим стражам:

— Может, вы хотя бы принесете мою сумку и немного воды?

Они, похоже, не поняли ни слова, лишь смотрели на меня оловянными глазами и молчали. Мне было стыдно за дрожащий голос, за то, что снова ко мне подкрадывается предательский страх и сжимает сердце тем крепче, чем дольше я размышляла о своем положении.

Примерно час я пыталась бороться с этим испугом, старалась занять себя хоть чем-то. Я собрала коврики и одеяла, которые нашла в своей маленькой тюрьме, и сложила их в углу так, чтобы получилось нечто похожее на уютное спальное место, где можно согреться. Ведь ночи в пустыне довольно прохладные. Сквозь входное отверстие палатки я смотрела на ночное бархатистое небо, усеянное мириадами звезд, старалась различить какие-нибудь созвездия среди незнакомой мне россыпи, впрочем без особого успеха. За всю свою жизнь я запомнила только отчетливый пояс Ориона, состоящий из трех звезд, кривую линию Большой Медведицы и тускло мерцающие Плеяды. Здесь передо мной были тысячи, миллионы мельчайших огоньков, гораздо больше, чем я привыкла видеть на небе. От этого мир вокруг казался мне еще более чуждым, а одиночество — особенно острым. Передо мной бесчисленными огоньками мерцала огромная Вселенная. По сравнению с ней я казалась себе совсем крохотной и незначительной, бесконечно малой и бессмысленной, бесполезной точкой, в которой теплилась жизнь. Эта необъятная Вселенная будет жить вечно, ей нет до меня никакого дела. В душе моей не осталось уверенности в собственном существовании. Я совершенно потерялась в этом темном пространстве, словно оказалась за много световых лет от всего, что могло подтвердить: да, это Изабель Треслов-Фосетт. У нее есть свой милый тихий дом с дорогой, со вкусом выбранной мебелью и картинами, прекрасная одежда и обувь на высоких каблуках, работа в недрах неприступной финансовой крепости, деньги и уважение в обществе, которыми обеспечила ее эта деятельность. У меня не осталось ничего, кроме одежды на плечах, да и та вся пропахла потом.