— Ну что, есть новости? — спросила Грета, усаживаясь за мой столик в школьной столовой. Раньше она никогда не садилась со мной. Это было так непривычно — и очень приятно.

Я покачала головой.

— Он появится, точно тебе говорю. На, возьми, — она протянула мне половинку сандвича.

— Спасибо, не хочется.

— Тебе надо хоть что-нибудь съесть.

Я опять покачала головой.

— Не могу.

— Джун, ты ни в чем не виновата, понятно? — сказала Грета. — Он уже взрослый, самостоятельный человек.

— Он очень болен. — Я чуть не проговорилась, что обещала о нем позаботиться. Но это касалось только меня. И никому об этом знать не надо.

— Все будет хорошо, — сказала она, положив руку мне на плечо. Как иногда делают девочки. Другие девочки, настоящие.

Среда. С тех пор как я в последний раз видела Тоби, прошло уже четыре дня. Я себя ненавидела.

Я нашла в телефонном справочнике номер полицейского участка. Позвонила и попросила соединить с офицером Геллски. Когда он взял трубку, я сказала, что мне хотелось бы узнать — чисто из любопытства, — что стало с Тобиасом Олдшоу после того, как его увезли от нашего дома в субботу вечером.

— Вы — друг мистера Олдшоу? — спросил Геллски.

Я не знала, что отвечать. Мне не хотелось нечаянно сказать что-нибудь, что могло повредить Тоби, но глубоко в душе все кричало: Да, я его друг! И мне ужасно хотелось произнести это вслух. Мне хотелось сказать полицейским, что Тоби на самом деле мой лучший друг. Что у меня нет друга лучше, чем Тобиас Олдшоу. Но, конечно, я этого не сказала. А сказала вот что:

— Я сестра Греты Элбас. Мистер Олдшоу был хорошим другом моего дяди. Я с ним немножко знакома.

Он помолчал пару секунд.

— Ну, тогда ладно. Мы собирались задержать его до утра, но… — Он опять замолчал, и я прямо чувствовала, как он раздумывает, продолжать ему или нет. — Твоя мама… ну, в общем, она сказала, что у него этот, ну, СПИД, и, если по правде, нам хотелось быстрее от него отделаться.

— Значит, вы его отпустили?

— Он весь горел. У него был жар. И, как я уже говорил, если бы не этот СПИД, мы бы задержали его на какое-то время.

Говоря о болезни Тоби, офицер Геллски все время называл ее «этот СПИД», а мне слышалось: «Эта гадость».

— Так вы его отпустили?

— Мы вызвали ему «Скорую», и его увезли в больницу.

— А в какую больницу, не знаете?

— Не знаю, по правде сказать. С этим его СПИДом и всеми делами… вероятно, его повезли сразу в город.

— А можно узнать, в какую больницу?

— Да, сейчас. — У него был громкий голос, и мне было слышно, как он обращается с вопросом к кому-то в той же комнате. — Да. В больницу Белвью. Я так и думал, что его повезут сразу в город из-за этого СПИДа.

— Из-за СПИДа, — сказала я.

— Да, я так и сказал.

— Просто СПИД, а не этот СПИД.

— Ладно, малышка. Как скажешь.

Я позвонила в больницу и попросила соединить меня с Тоби, назвав его полным именем, которое постоянно вертелось у меня в голове с субботнего вечера, когда я услышала его в первый раз. Тобиас Олдшоу. Это имя скорее подходило какой-нибудь знаменитости, а не скромному человеку-невидимке, у которого нет никого в целом мире. Никого, кроме меня.

Мне сказали, что он сейчас недоступен. Назвали номер палаты — 2763 — и попросили перезвонить позже.

— Что значит «недоступен»? — спросила я.

— Не знаю. Я пытаюсь перевести звонок, но он не берет трубку, — сказала медсестра. — Может, его увезли на анализы. Может быть, он спит. Перезвоните позже.

— Но с ним все в порядке? Да? Он у вас значится как пациент.

Мне было слышно, как медсестра перебирает бумаги.

— Да, его имя значится в регистратуре. Перезвоните позже.

Мама взяла билеты на все представления «Юга Тихого океана». Мы с папой ходили только на первый спектакль, но мама хотела посмотреть все. Мама с Гретой вернулись домой около половины десятого. Грета приняла душ и переоделась. Родители посмотрели вечерние новости и пошли спать. Я тоже пошла к себе, дождалась, пока папа не захрапит, и осторожно спустилась вниз.

Я вытащила телефон на улицу через заднюю дверь, присела на корточки под окном Греты и набрала прямой номер палаты Тоби, внутренне приготовившись к тому, что он опять не возьмет трубку. Я уже столько дней тщетно пыталась ему дозвониться, что мне уже как-то не верилось, что Тоби ответит. Но он ответил.

Сначала я не расслышала, что он сказал. У него почти не было голоса. Он кашлянул, прочищая горло, и повторил уже громче:

— Алло?

— Тоби?

— Джун?

— Ой, Тоби, я так рада…

— Я все испортил, да, Джун? Прости меня.

— Вы еще передо мной извиняетесь?! Это мне надо просить прощения. Я втянула вас в такое… Вы как себя чувствуете? Вы, наверное, меня ненавидите.

— Что ты, Джун! Нет, конечно.

— Я не знала, что вы в больнице. Не знала, что с вами произошло.

— Я не мог позвонить тебе домой. После всего, что случилось…

— Вы зря так решили. Очень-очень зря. Мне очень жаль. Как вы там? Вы заболели? Что с вами сделали в полиции?

— Со мной все хорошо, — ответил Тоби, но, судя по голосу, ему было плохо. Голос был хриплым и напряженным, как будто Тоби из последних сил сдерживал кашель. — Ты сама-то как? И Грета?

— У нас все в порядке. Не волнуйтесь за нас. — Я сидела, накручивая на палец завитой телефонный шнур. Накручивала и раскручивала обратно.

— Хорошо. Это хорошо.

Мы замолчали, и я подумала, что мне еще никогда не было так сложно разговаривать с Тоби.

— А когда вы вернетесь домой? — спросила я.

Он закашлялся, и это было ужасно. Он не просто кашлял, он задыхался. Я молчала — ждала, когда он восстановит дыхание.

— Джун, послушай. Может быть, я уже никуда не вернусь…

— Конечно, вернетесь, — сказала я, хотя мне стало страшно. По-настоящему страшно. — Сейчас у меня неприятности, но я что-нибудь придумаю. Как только будет возможность, я сразу приеду к вам, хорошо?

— Джун, я серьезно. Может быть, я уже не вернусь…

— Почему не вернетесь? Там ваша гитара. И блохи, ваши маленькие друзья. И…

— Джун…

— Нет, Тоби. Нет. Вы вернетесь. Потому что мы с вами еще должны сходить в «Клойстерс». А потом, когда вам станет получше, я хочу познакомить вас с Гретой. Так что придется вернуться. У вас нет выбора.