Слово Божье, сказанное в нужное время, это ли не облегчение для солдата в трудную минуту? — попытался успокоить священника начштаба.

— Воля ваша, Эдуард Вельяминович, — я заметил, как загорелись глаза у батюшки, — а токмо, ежели слово Его, подкрепляется делом Его слуги, то вера от этого не умолится, а лишь крепче станет. Да и мне самому не грех будет поучиться!

— Что ж, — начштаба махнул рукой, — уговорили, закончим сегодня занятия на час раньше, Пронькин. Заодно объявите от моего имени унтерам, что завтра у нас досрочный смотр по боевой подготовке. Чтобы после вечерней молитвы все, кроме караульных и дневальных, в койках лежали!

То был первый звоночек о том, что трудные и интересные деньки нашей учёбы сочтены. И люди с зигзагами на погонах уже решили судьбу батальона.

Новость об отправке штурмовиков на фронт утром третьего дня седьмого апреля 1915 года ураганом пронеслась по лагерю. К этому времени я давно уже был готов и физически, и морально. Большего выжать из новоприобретённых способностей и тренировок в условиях лагеря было уже трудно. Нужны были не тренировки, а работа. Тяжёлая, грязная, фронтовая работа. Только она, а ещё хоть какие-то признаки присутствия Демиурга могли излечить меня от саднящей меланхолии, навалившейся в последние дни.

Как выразился однажды командир сибирских стрелков после очередной моей удачной серии выстрелов, неожиданно прыгая в мой окоп и подавая новую обойму: «Что ж, Гаврила, вот и стало быть ты полстрелка. Теперь уже мамкину титьку сосать не надо, — и на мой недоумевающий взгляд добавил, — попасть в зарытый в землю неподвижный кусок дерева сможет научиться каждый дурак. Теперь ты должен овладеть главной наукой стрелка на войне: хладнокровно убивать из своего карабина такого же, как и ты солдата, который не будет неподвижно стоять и спокойно ждать, пока ты в него целишься, а напротив, будет стараться убить тебя всеми доступными ему способами. И запомни, Гавр: до сих пор ты убивал зверей на охоте, но нет опаснее зверя, чем человек, который желает твоей смерти. Чем скорее ты это поймёшь, тем дольше проживёшь!» Вот такая философия у моего фельдфебеля была…

На преодоление оставшихся семидесяти вёрст до ближайших позиций русских войск у Перемышля и развёртывание батальона было отведено двое суток. В сопровождение штурмовикам к общей удаче досталось две сотни терских казаков, выступивших в авангарде и небольшими разъездами, ибо обстановка, по последним данным, полученным телеграфом ещё во Львове, была довольно противоречивой.

Я и сам терялся в догадках. На дворе была первая декада апреля. По тому небольшому объёму информации, что удалось мне насёрфить в сети перед отправкой, я прекрасно помнил, что в ещё в марте в моей реальности крепость Перемышль давно сдалась на милость победителя, принеся воодушевляющую победу русскому оружию.

Теперь же, не обладая полнотой данных и руководствуясь лишь солдатским сарафанным радио, да обрывкам фраз от штабс-капитана и начальника штаба, а, главное дело, рассказами вездесущего денщика Акимыча, я осознавал, что история движется совершенно иным путём.

Невольно вспомнилось замечание Странника о Законе Сохранения Реальности. Неужели исторические несоответствия, что мне всё чаще приходится наблюдать, результат его воплощения? И мои жалкие потуги оказались своеобразным «эффектом бабочки»? Нет, не может быть! Так быстро? Бред…

Бред, не бред, а против фактов не попрёшь. Даже штурмовой батальон новой структуры всем своим существованием доказывает, что уж в одном аспекте ускорение событий произошло многократно. Так почему же и со стороны противника не может случиться чего-то подобного?

И сейчас, похоже, я с колонной топаю не только навстречу Демиургу. Но и Очень Большому Приключению На Свою Задницу. Ведь Перемышль — это не просто крепость. Особенно если вспомнить историю моей реальности…

И тут Анисим снова оказался незаменимым кладезем информации. В первую осаду осенью 1914 года в боях под Перемышлем участвовал его младший брат, которые потерял в тех боях обе ноги, вернувшись в родное село с нищенской сторублёвой годовой пенсией.

Поэтому денщик знал об этом треклятом месте довольно многое. Самая большая и мощная крепость Австро-Венгрии не имела ничего общего с привычным мне средневековым значением этого слова.

При её первом упоминании мне так и виделись высокие зубчатые стены с донжонами и надвратными башнями, окружённые рвом и надменно возвышающиеся над прекрасной долиной с голубой лентой реки и зеленью леса. Чем-то похожая на Кремль, да и только…

Справедливости ради следует сказать, что река была. Как и лесные балки с логами и оврагами. На этом сходство с представляющейся мне картинкой заканчивалось.

На самом деле понятие «крепость» для Перемышля имело совершенно другое значение. Правильнее было бы называть его «крепостным районом» или «городом-крепостью». Именно таковым и был Перемышль.

Одна из крупнейших крепостей Европы, построенная на притоке Вислы реке Сан, состояла из восьми ориентированный на все стороны света секторов обороны. Почти двадцать фортов, четыре батареи тяжёлых орудий, полтора десятка километров внутреннего обвода. И это ещё что!

Почти пятьдесят разбросанных на внешнем 50-ти километровом обводе отдельных фортов. Между фортами в тщательно продуманном порядке расположено ещё 25 артиллерийских батарей. И артиллерия представлена не только полевыми пукалками, но и монструозными гаубицами, мортирами и скорострельными орудиями.

О наличии в главных и броневых фортах радиосвязи, электроснабжения, прожекторов, лифтов, вентиляторов и даже пожарных помп я слушал тихо хренея и ощущая себя героем жюль-верновского романа. Если даже половина из этих солдатских россказней правда, то такой узел обороны способен блокировать наступление противника на фронте, соответствующем целой армии.

Такого монстра не обойдёшь с флангов и не станешь двигаться в глубь обороны со спокойным сердцем. В таком случае Перемышль станет «миной замедленного действия» в тылу. Особенно учитывая, что и гарнизон такой крепости по численности наверняка должен соответствовать полевой армии.

Страшно было подумать, сколько сейчас сил с нашей стороны притягивает этот стратегический узел. Ещё в лагере штабс-капитан обмолвился, что до недавнего времени Перемышль находился в полной блокаде и лишь отсутствие тяжёлой артиллерии мешало поставить её гарнизон на колени. А перебросить её сюда было можно, но лишь существенно оголив Брест-Литовскую оборону.

Поражала и полнота сведений, доступная даже простым солдатам. Длительная осада 1914 и новая 1915, бардак как с одной, так и с другой стороны, разношёрстное население, состоявшее большей частью из поляков, люто ненавидящих обе империи, но исправно стучавших австрийцам на русских, а русским на австрияков. Короче, текло изо всех щелей.

Уже в марте появились достоверные сведения о голоде не только среди мирного населения Перемышля, но и в войсках. По достоверным сведениям, внутри крепости ещё с осени находилось более