Стивена охватило волнение. Он старался успокоиться, потому что мог в таком состоянии ляпнуть лишнего. Но думал при этом о брате Бреннана, который ушел несколько дней назад в дозор и не вернулся.

Грей покивал, он тоже испытывал волнение, но свойства скорее интеллектуального — как хирург, обнаруживший желчный камень, которому предстоит стать предметом обсуждения в медицинских журналах.

— Не думаю, что офицерам следует день и ночь сгорать от личной ненависти к врагу, — сказал он. — Кровожадность, разумеется, необходима, однако всем нам необходимо сохранять ясную голову и думать прежде всего о безопасности солдат.

— Я о ней думаю постоянно, — согласился Стивен. — Ни один офицер, видевший то, что в прошлом июле видели мы с вами, не захочет еще раз попусту терять своих солдат.

Грей постучал себя по зубам чайной ложечкой.

— Если бы вам удалось убить множество врагов — своими руками, — вы получили бы удовольствие?

Стивен уставился в стол. Душу его угнетали мысли об Изабель и ее пруссаке. Он попытался представить себе, как поступил бы, встретившись с ним лицом к лицу. Да, он без каких-либо затруднений и промедлений спустил бы курок револьвера, не колеблясь выдернул чеку из гранаты. Однако он не понимал, какого ответа ждет от него Грей. Мысли Стивена путались, но одно он знал определенно: зайдя так далеко, пожертвовав столькими жизнями, пойти на попятную или повернуть назад было бы безумием. И он ответил:

— Да. И чем больше, тем лучше.

— Тем не менее вы проявляете редкостную щепетильность по отношению к какой-то дюжине пленных, расстрелянных солдатами, жизнь которых они обратили в кошмар.

Стивен улыбнулся.

— Я понимаю, о чем вы говорите, — они сдаются в плен, как только лишаются возможности, ничем не рискуя, убивать нас, и тут у них все идет в ход: «камрады», сувенирчики. Но существует же и простая порядочность. Наверное, это звучит странно, однако мы низвели человеческую жизнь до такого ничтожества, что просто обязаны сберечь в ней место для личного достоинства, глядишь, оно и отрастет когда-нибудь снова. В один прекрасный день. Не у меня и не у вас, а у наших детей.

Грей сглотнул, снова покивал, но не произнес ни слова. Впрочем, помолчав, он сказал:

— Рано или поздно мы сделаем из вас офицера. Но первым делом вам надлежит забыть о ненависти. Помните, я навещал вас в госпитале? Я сказал тогда, что вы должны прекратить ваши шаманские игры. Вы прекратили?

— Я иногда занимаюсь этим по личной просьбе капитана Уира. Но и только.

— А сами в это верите?

— Я подтасовываю карты. Как же я могу в это верить?

Грей усмехнулся, стряхнул с губ крошки кекса.

— Во что же вы верите?

— В войну.

— То есть?

— Я хочу увидеть, чем она закончится.

— А во что еще?

На лицо Грея вернулось выражение любознательного врача.

— Временами, — ответил Стивен, слишком уставший для уверток, — я начинаю верить в наличие какого-то большого замысла. Верить, что на других уровнях существования присутствует возможность все объяснить.

— Так я и думал, — сказал Грей. — У большинства людей все обстоит ровно наоборот. Чем больше они видят, тем меньше верят.

Стивен встал. И сказал, подчеркивая каждое слово:

— Я видел ваше лицо в то июльское утро, когда мы атаковали Бомон. Я получал от вас приказы у хода сообщения.

— И?

— Я заглянул вам в глаза, они были совершенно пустыми.

Впервые за время их знакомства полковник не нашелся с ответом. Он покашлял, потупился. А снова подняв взгляд на Стивена, сказал:

— Это мгновения очень личные.

Стивен кивнул.

— Я знаю. Я же был там. И видел огромную пустоту в вашей душе — а вы в моей.

Артура Шоу и погибшего вместе с ним Билла Стенли похоронили. Правда, предварительно обоих пришлось извлечь из могилы в туннеле. У команды из четырех человек ушло три дня на то, чтобы докопаться до нее, обшивая попутно стены подкопа досками. Затея была опасной, Уир ей воспротивился бы, но, поскольку он все еще отдыхал в тылу, солдатам, желавшим найти тела товарищей, удалось получить разрешение от временного командира роты, сговорчивого джентльмена по фамилии Картрайт.

Пока падре читал молитвы похоронной службы, Джек Файрбрейс стоял между Джонсом и Эвансом, зажав, как и они, пилотку в кулаке. Потом на гробы посыпались горсти земли. Джека случившееся не удивило. Он не имел причин полагать, что друг надолго переживет его сына. Услышав взрыв в немецком туннеле, он просто стал ждать новостей: внизу находились двое, одним из них был Артур Шоу. И когда Филдинг сообщил об их гибели, Джек просто кивнул. Миром правило насилие, выбиравшее свои жертвы наугад, искать какие-то объяснения было бессмысленно.

Солдаты пропели гимн, который, как знал Джек, любил Шоу: «Там, вдали, есть зеленый холм». Что вдали, то вдали, думал Джек, глядя на облепившую его башмаки желтоватую грязь. Пропел рожок. Солдаты расходились, с трудом выдирая из нее ноги. Шоу в последний раз спустился под землю.

Отделение Джека стояло в тылу, в резерве, занимая хибарку на ферме. Он, Тайсон и Шоу купили когда-то вскладчину маленький примус, перешедший теперь в единоличную собственность Джека. Он пригласил Джонса и Эванса разделить с ним банку тушенки с картошкой, — Эванс добавил к пиршеству фасоль и присланный из дома кекс.

— Нет, к черту жратву, — сказал Джек. — Мы должны выпить за него.

Он подошел к двери хибары и вывалил мешанину из тушенки и фасоли на землю.

Когда стемнело, они направились по резервной линии окопов в деревню, где, по словам Филдинга, имелся принимавший всех без разбору кабачок. И, следуя его указаниям, отыскали за главной улицей нужный им дом.

Пока они добирались туда, у Джека сильно замерзли руки. Обшлага гимнастерки натирали застывшие вены, посылая в кончики пальцев что-то вроде маленьких электрических разрядов. Тело Джека истосковалось по теплой воде. Кабачок — просто большая комната — оказался битком набит солдатами, они стояли вдоль стен, предпринимая время от времени попытки протолкнуться поближе к плите в дальнем углу, на которой шипела, плюясь, кастрюля с маслом. Две женщины горстями подбрасывали в кастрюлю нарезанную картошку, которая подавалась затем вместе с яичницей — к громогласной радости тех, кому посчастливилось занять места за длинным столом.

Джек протиснулся к женщине, раздававшей стаканы со светлым пивом. Он по опыту знал, что от этой водички захмелеть не удастся, и потому попросил бутылку белого вина, а тем временем Джонс реквизировал у покидавшего кабачок солдата немного патоки. Бутылку они прикончили быстро, под оскорбительные выкрики, обращаемые Эвансом к старухе у плиты. Старуха с наслаждением отругивалась, пока не подошла его очередь.