— Я тебя прикажу подтесать! — Велинов погрозил ему кулаком.

— Простите, Алексей Николаевич, товарищ генерал, больше такое не повторится.

— Да ну тебя на хер, морда! — брезгливо махнул рукой Велинов и, пропустив вперед Хлысталова, направился в каминный зал. Когда они уселись за стол и выпили по рюмке водки, Велинов проговорил, аппетитно жуя бутерброд с черной икрой:

— Значит, Мариенгоф? Сальери-Мариенгоф заказал Моцарта-Есенина? — Он налил еще по полной рюмке, чокнувшись с Хлысталовым, выпил содержимое одним глотком. — Хороша, чертовка! — крякнул он. — Что ж, «синдром Сальери» во все времена был живуч. Серость не прощает гения!

— Да, синдром Сальери, как ты сказал, да еще помноженный на деньги!

— Деньги? — Велинов удивленно вскинул брови.

— Да, Леша, деньги, и немалые… Они получали неплохие деньги за «Стойло Пегаса», и книжная лавка давала какой-то доход. — Хлысталов выпил водки и поморщился. — И пока Есенин с Дункан были в Америке и Сергей писал ему душевные письма, которые, я убежден, Мариенгоф давал читать кому надо, он продал «Стойло Пегаса» и открыл собственное кафе «Калоша» в роскошном «Метрополе», с фирменным блюдом «котлеты Мариенгоф», отстранив Есенина от руководства книжной лавкой поэтов, что была на Никитской, рядом с Консерваторией.

— Да, задача! — пробормотал Велинов, думая о чем-то своем. — Но ведь это все тоже надо обосновать. Подтвердить документально, так сказать… Ты снова будешь собирать все эти документы? — холодно поглядел Велинов на друга, наливая себе водки. — Н-да, задача!..

Фраза: «Ты снова будешь собирать документы?» — резанула Хлысталова, подтвердив его подозрение. Чтобы не выдать охватившего его волнения, он встал и, отойдя к камину, сел в кресло — качалку, уставившись в огонь. Глядя на пляшущие языки пламени, полковник вдруг ясно представил сцену «Моцарт и Сальери» в кафе «Калоша» в далеком 24 году.

Теплым августовским вечером Есенин в компании подвыпивших друзей проходил мимо гостиницы «Метрополь».

— А, вот, кстати, и «Калоша», — обрадовался он, увидев вывеску на двери. — Войду-ка я в нее на минутку, к другу, может, должок получу! А вы тут подождите! — приказал он друзьям.

— Братуха, — крикнул вслед Илья, — свистни, ежели чего, я рядом!..

В кафе, как молодой вальяжный нэпман, сидя за отдельным столиком, Мариенгоф распекал барышню-официантку:

— Ты даже не потрудилась губы намазать! Кукла! Торчит тут с флюсом! Ну что стала? Кофе мне принеси! — Официантка, всхлипывая, повернулась и пошла хозяину за кофе.

Звякнула стеклом входная дверь, и в зал вошел Есенин. Он оглядел немногочисленных посетителей и, увидев Мариенгофа, направился к нему.

— Сережа, здорово! Рад тебя видеть! — наигранно обрадовался тот, протягивая ему руку, но Есенин, словно не замечая, засунул руки в карманы, сел на стул и вытянул ноги.

— Ты из-за границы? А где Айседора? — ласково спросил Мариенгоф.

— Я дома в деревне был… Ты почему из моей доли за кафе и книжную лавку сестрам не дал ни копейки?! — процедил Есенин сквозь зубы, буравя его ненавидящим взглядом. — Я тебе писал из Америки, просил помочь, а ты? Ты что, твою мать! — сорвался он на крик.

— Тише, Сергей Александрович! — зашипел Мариенгоф, виновато оглядываясь на посетителей. — Тише! Здесь не «Стойло Пегаса» и не твоя деревня.

Услышав есенинский мат, выскочили испуганные служащие кафе.

— Это твое собственное кафе? Это твои лакеи? — ухмыльнулся Есенин.

— Я, по-моему, писал тебе, что «Стойло Пегаса» обанкротилось, пришлось его закрыть; с книжной лавкой и того хуже! — пытался оправдаться Мариенгоф.

— Деньги где мои?? — рявкнул Есенин.

— Я же сказал: обанкротились! Денег нет!

— Значит, я обанкротился, а ты это кафе в «Метрополе» открыл?

Видя, что Есенин не пьян настолько, чтобы полезть в драку, Мариенгоф осмелел.

— Да, с фирменным блюдом «котлеты Мариенгоф», можешь попробовать!

— С удовольствием, Толя! Друг ты мой разлюбезный! С превеликим удовольствием! А то ведь изголодался в деревне, — произнес Есенин с саркастической улыбкой.

— Обслужите поэта Есенина! — властно крикнул Мариенгоф служащим. Видя, с какой покорностью официанты бросились исполнять приказание, Есенин изумленно покачал головой.

— Стало быть, ты теперь полновластный хозяин… и в ассоциации, которую я создал не для этих жуликов, — кивнул он на окружающих, — и в издательстве… везде?! — наивно улыбаясь, поинтересовался Есенин.

— Решение тринадцатой партконференции — дальнейшее развитие НЭПа! Бухаринский лозунг «Обогащайтесь!» — также с улыбкой ответил Мариенгоф.

— А я спутаю твои планы, Мариенгоф! — Есенин хитро прищурился. Откинувшись на спинку стула, он слегка покачивался на нем. — У меня есть юридические права! Авторитет и слава моя тоже что-то значат.

— Да, слава о твоей пьяной выдающейся поэзии по всему миру раскатилась! — согласился Мариенгоф. — Но здесь тебе не Америка и не Европа! Здесь Москва. Лубянка, — произнес он с угрозой, — так что достаточно маленького скандала, и ты можешь…

— Не пугай! — Лицо Есенина побелело. Он скрипнул зубами и медленно произнес, поигрывая желваками: — Я никогда не боялся никакой твари, а тебя и подавно! Запомни — я тебя съем!!! — Он подобрал ноги и, приблизившись вплотную к лицу Мариенгофа, повторил, чеканя каждое слово: — Я!.. тебя!.. съем!..

— Ты не Серый Волк, а я не Красная Шапочка, авось не съешь! — попытался отшутиться Мариенгоф, но почувствовал, как внутри него все похолодело.

Официантка поставила на столик перед Есениным блюдо с котлетами «Мариенгоф».

— Съем! — улыбнулся Есенин, поглядев на тарелку с дымящимися котлетами.

— Ты котлетку мою съешь, Сереженька, а я тебе не по зубам, — острил Мариенгоф.

Есенин встал, ухватил белую скатерть и медленно, даже с какой-то торжественностью, потянул ее на себя. Блюдо с котлетами, приборы, ваза с цветами — все, что было на столе, со звоном полетело на пол.

— История всем воздаст по заслугам, Толя! — Есенин повернулся и пошел к выходу. У двери он обернулся: — А все-таки я тебя съем! — оскалил он зубы в яростной улыбке.

Мариенгоф побледнел.

— Я же сказал, если появится Есенин, сразу вызывать милицию, — сдавленным голосом сказал он подошедшим официантам. — Убирайте тут живо! А то всех разгоню!

Не глядя на посетителей, он быстро вышел из кафе.

— Ты уснул, что ли, Эдик? — Велинов потрепал Хлысталова за плечо.

— А? — встрепенулся Хлысталов. — Да, задремал малость!

— Пошли, еще попаримся! — предложил Велинов.

— Не могу, Леша, хватит. Что-то нехорошо мне… Поеду-ка я домой! А ты еще останешься? — спросил он, вставая.