— Останусь… Ты не осуждай, Эд! Хочу расслабиться…

— Я не осуждаю, с чего ты взял? Ты только вели шоферу, пусть он отвезет меня.

— Без проблем! Тебя до дома или к Управлению, за твоей «волжанкой»?

— До «волжанки», а там я сам!

Когда Хлысталов оделся, Велинов подошел к нему и крепко обнял:

— Дон Кихот ты мой дорогой! Брось ты Есенина! Не копай больше, береги себя! Ведь все одно, никому ничего не докажешь!

Хлысталов спросил, глядя ему в глаза:

— Слежка — не моя фантазия, а, Леша? Велинов медленно помотал головой и приложил палец к губам:

— Все очень серьезно, Эдик! Очень серьезно!.. Но помни: я твой друг, а… не хрен моржовый! Ты меня понял, полковник?

— Спасибо, друг! Спасибо, генерал, я все понял!

В России начиналась осень, но лето упрямо не сдавало свои позиции. И даже в сентябре, после осеннего равноденствия, зной лизал раскаленным языком землю, словно мстя измученным людям за воцарившееся по всей стране безбожие. Но всему приходит конец. Выцветшее небо стало синее и глубже. Влажное душное марево уже не окутывало ночные фонари, и ночная прохлада манила людей на улицы. Скверы, сады и бульвары были заполнены прогуливающейся публикой.

Выйдя из кафе, где он с одним из близких своих приятелей, Александром Сахаровым, выпил изрядное количество бутылок вина, несмотря на протесты Кати и Бениславской, Есенин предложил подышать свежим воздухом — прогуляться по Тверскому бульвару. Сдвинув на затылок свою заграничную серую шляпу и приняв ухарский вид, он, слегка пошатываясь, пошел, подхватив Бениславскую под руку.

— Галя, друг ты мне? Скажи, друг?.. — пьяно куражился Есенин.

В его словах звучала фальшь. Любящие обладают каким-то сверхъестественным даром угадывать подлинные чувства любимого, а Бениславская любила… преданно и безнадежно.

— Ты сам знаешь, Сережа. Зачем спрашивать? — ответила она и опустила голову.

— А если друг, помоги мне выкарабкаться… от… — Есенин постучал себя в грудь кулаком. — … Помоги расстаться с Дункан.

— Сережа, может, ты сам себя обманываешь? — ответила она, не поднимая глаз. — И бесишься ты потому, что сам себе не хочешь признаться, что любишь Айседору!

Есенин вздрогнул и удивленно посмотрел на Галю. Покачав головой, он с жаром заговорил:

— Нет и нет! Там для меня конец! Совсем конец! К Дункан уже ничего нет и не может быть! — Увидев свободную скамейку, он направился к ней и, усевшись, развязал галстук и рванул, задыхаясь, ворот рубашки. — Да, была страсть и прошла… Пусто, понимаешь, совсем пусто. — Он обнял Бениславскую за плечи, когда та села рядом. — Галя, я тебе лгать не стану!.. Ничего там нет для меня, и спасать оттуда надо, а не толкать обратно!

— Господи! Хоть бы встретилась другая женщина и вскружила бы тебе голову как следует!.. Может, это тебя спасет! — Бениславская произнесла это безучастно и затем вскинула на Есенина свои карие глаза, полные горького упрека — ведь не дал он ей того единственного, того настоящего, чего она ждала от него: любви в ответ на свою любовь!

Между женщиной, которая призналась в своем чувстве мужчине, и этим мужчиной все становится накаленным и опасным, даже воздух. Есенин почувствовал, как затрепетала Бениславская, и убрал с ее плеча руку.

— Правильно! — засмеялся он. — Клин клином!.. А где Сахаров с Катькой? — переменил он тему разговора, оглядывая прохожих.

— Они вперед ушли… Вон, видишь?..

— Ага!.. Чего они ржут там?

— Сахаров смешит, весело ему… Сальери!

— Ну уж нет! Сальери — Мариенгоф! — вспомнил Есенин разговор в его «Калоше». — А Сахаров правда любит меня!

— А что же он топит тебя, Сережа? В вине топит! У меня всегда сердце замирает при его появлении… Я не отношу его к числу твоих прихлебателей, он неглуп, а благодаря своей хитрости даже кажется умным… Он чувствует литературу, язык… Но, Сергей, Сахаров как никто умеет уговорить тебя зайти в ресторан или куда-нибудь в пивную… Вот тебе доказательство — сегодня! Ты же сколько держался, а он появился — и пошло-поехало!.. — Все это Бениславская выпалила, как давно наболевшее. Зрачки ее карих глаз смотрели по-прокурорски строго. Она глядела на Есенина и будто угадывала его сомнения и тревогу.

— Галя, ты нас-то-я-ща-я! Ты большой человек! Ты ясновидящая! — сказал он с восторгом. Придвинувшись к девушке поближе, Сергей стал торопливо давать указания, с тревогой поглядывая в сторону Сахарова, словно тот мог услышать его.

— У Сашки мой архив… он у него в Питере. Много всего… Так вот… стали рукописи пропадать! Ты, Галя, от Сахарова все забери, привези сюда, и больше Сашке ничего не давать!

— Все сделаю, Сережа! — Она благодарно и в то же время с грустью взглянула на него. — Ты же знаешь, в отношении стихов и рукописей твои распоряжения для меня — закон! Вставай, пойдем, а то, я вижу, Сахаров уже не смеется и все зыркает на меня…

— Да пошел он на хер! — пьяно засмеялся Есенин и поцеловал Галю в губы. — Я ему за тебя морду набью, если хочешь… — Он поднялся и направился к Сахарову.

— Сережа! Сережа! Ты с ума сошел! Умоляю, не надо! — Бениславская вцепилась в его рукав.

— Ладно! — добродушно рассмеялся Сергей. — «Так и быть, пощажу ради праздника — помилую!» — громко прочитал он из «Песни про купца Калашникова».

Когда они вчетвером дошли наконец до Тверской, Есенин вдруг закричал:

— Смотрите! Смотрите! Беспризорники воюют с Москвой!

Целая орава беспризорников, остановив за колеса коляску «лихача» с сидящей в ней нарядно одетой женщиной, перекрыли движение на Тверской. В лохмотьях, грязные, они толкали и опрокидывали все на своем пути. Прохожие шарахались в стороны, торговки были в панике. Милиционер со свистком беспомощно гонялся за беспризорниками, но куда там!.. Есенин высвободился из цепких Галиных рук и бросился к ним, продолжая выкрикивать: «Вот черти! Никого не боятся! Вот это сила! Вырастут — попробуй справиться с ними! Государство в государстве!» Глаза его горели восторгом. Засунув пальцы в рот, он пронзительно свистнул и, сорвав с головы шляпу, запел во все горло:

Позабыт, позаброшен

С молодых юных лет,

Я остался сиротою,

Счастья в жизни мне нет!..

— Сергей, не надо, прошу тебя! — снова уцепилась за его рукав Галя, оттаскивая Есенина от беспризорников.

— Пусть поет… Что плохого? — хитро улыбаясь, вмешался Сахаров.

— Да он же пьяный! — обрушилась на него Галя. — В милицию заберут! А вы, как всегда, в стороне! Катя, останови извозчика!

— Это гимн беспризорников! Я петь с ними хочу! — вырывался Есенин, но Бениславская вцепилась в него мертвой хваткой, и ничто не могло остановить ее.