— Вот ты с кем беседуешь, — произнесла она голосом столь же бесцветным, как и лицо. — Я слышала об их приезде. Сначала, правда, только в голове. Парис, твой дом рухнет. Он не устоит.

— Ты имеешь в виду мой будущий дворец? — спросил Парис?

— Он простоит не меньше остальных домов. А потом рухнет вместе с ними. И исчезнет в огне пожара.

«И запылают бесконечноверхие башни Илиона…» Я вздрогнула. Опять прозвучала в голове эта ужасная фраза. Она появлялась, непрошеная, откуда-то из глубин моей способности к провидению.

— Может, это случится через множество поколений, — сказала я, глядя на прекрасные здания и на мирную долину с табунами лошадей. — Ведь ты знаешь, так же как и я — у меня тоже бывают видения, — что в этих сообщениях, которые мы получаем, дата события не указана.

Кассандра с ужасом посмотрела на меня, как на порождение Ехидны.

— Ты будешь причиной пожара!

— Замолчи, умоляю тебя, дорогая сестра, — попросил Парис.

Гектор прочистил горло и сказал:

— Мне пора. Нужно отобрать лошадей. Елена, навести Андромаху, когда появится время. Она будет рада случаю рассказать тебе о наших славных лошадях. Она их так любит.

Он быстро зашагал, постукивая сандалиями, только плащ развевался следом.

Мы остались одни с исполненной враждебности Кассандрой. Она смотрела на меня, приподняв подбородок, как бы оценивая.

— Да, это правда, — пробормотала она. — Лицо, которое вызывает войны. И войны не миновать.

— И правильно отец запирал тебя, — сказал Парис. — Попрошу его, чтобы снова запер.

— Из-за нее начнется великая война, и множество греков погибнет, — произнесла Кассандра. — А сколько троянцев — никто не подумал?

Откуда ей известны эти слова — леденящее кровь пророчество сивиллы?

Я онемела.

— Кассандра, — наконец заговорила я, — призраки будущего не должны смущать наши мысли.

— Призраки будущего уже разрушают мою жизнь! — крикнула она.

— Это потому, что ты разрешаешь им подменять твое настоящее! — ответил Парис. — Ты живешь тем, что еще не произошло, и поэтому не живешь вообще: ведь будущего не существует.

Парис коснулся ее и продолжил:

— У нас с тобой, сестра, украли наше прошлое. Но если мы позволим видениям лишить нас настоящего, мы поступим как дураки, и в этом некого будет винить, кроме самих себя. Последуй за мной! Живи, как я, настоящим. Радуйся этому утру, такому теплому и солнечному. Живи сейчас, сестра. Живи вместе с нами. Правда в том, что жить можно только в настоящем, больше никогда.

К моему удивлению, она расплакалась. Крупные слезы срывались из-под полуприкрытых век. Она ничего не говорила, стояла потрясенная. Наконец она прошептала:

— Ты прав. Я не могу жить, я все время нахожусь в ином времени, слышу иные голоса, слышу иные слова — которые не произносит никто из живущих рядом людей.

Она нежно дотронулась до плеча Париса.

— Брат, если б ты знал, как мне не хочется спускаться в царство Аида, ни разу не порадовавшись солнышку! Настоящему, а не солнцу моих видений.

— Тогда отбрось свои видения. А если станут одолевать, повернись к ним спиной. Вот тебе моя рука, пошли!

Так он поступил и со мной: «Вот тебе моя рука!» — и я, без страха и сомнений, прыгнула в новую жизнь.

Кассандра протянула ему свою бледную руку, закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Я боюсь, — прошептала она. — Я ведь никогда не жила… раньше.

— Жить гораздо интереснее, чем вглядываться в призраки и видения. Просто смотри, что вокруг, слушай и все пробуй на вкус! Если ты будешь делать так, то поймешь, что Елена — не злое предзнаменование, а живая женщина, с которой тебе будет интересно дружить.

— Елена? Она существует? Разве она не образ или идеал?

Парис рассмеялся и вложил мою руку в ее ладонь.

— Ты можешь пощупать идею!

Я была живая. Настоящая. Я приехала в Трою и держала за руку Кассандру.

XXXV

Да, я приехала в Трою и начала создавать свой новый дом.

Мы с Эвадной нашли подходящее место для змейки.

— Мы должны позаботиться о доме для твоей змейки, — сказала Эвадна. — Медлить нельзя, ей будет плохо.

Мы нашли маленькую комнатку под покоями, где из земли бил ручеек. Тут было тихо, уединенно — то, что любят змеи.

Соорудить алтарь не составило труда, так же как и очистить место для медовых пирожков и миски с молоком. Когда все было готово, я позвала Париса. Мы выпустили змейку и впервые говорили друг с другом наедине в ее присутствии, а потом дали друг другу клятву в нашем семейном, домашнем святилище.

Змейка внимательно посмотрела на нас — очень торжественно, или мне почудилось?

— Благослови нас, — попросила Эвадна. — Нам очень нужно твое благословение. Мы на новой земле. Все, что осталось от прежнего дома, — это ты.

— Это уже твой третий дом, — добавила я. — Из Эпидавра ты приехала в Спарту, из Спарты — в Трою. Но меняться — значит обновляться. Ты меняешь кожу и потому остаешься вечно молодой. Научи нас этому искусству. И пожалуйста, помогай Гермионе, даже издалека.

Парис опустился перед ней на колени и говорил, а она слушала, свернувшись кольцами.

— Именно ты подала мне знак, когда я был в Спарте. Ты соединила меня с Еленой, твоей хозяйкой. Теперь ты приехала в мой город, и я буду заботиться о тебе. Защити наш союз и наш дом.

Змейка высунула свой язык, а потом исчезла в темноте.

Каждый день прибывали все новые и новые рабочие. Дворец Париса быстро рос на вершине холма. Я подружилась с Андромахой, она относилась с большой симпатией ко мне — тоже чужеземке. Ее выдали замуж за Гектора из отцовского дома в Плаке. Больше всего на свете она хотела ребенка.

Когда она говорила об этом, я вспоминала свою потерянную Гермиону. Я тосковала по ней. Порой тоска становилась такой сильной, что я спускалась вниз, в алтарную комнатку, и в присутствии священной змейки плакала, жаловалась богам, молилась.

Андромаха призналась, что она использовала все известные средства, принесла множество жертв богам, но так и не забеременела.

— Неужели я бесплодна? Годы идут, а в этих стенах так и не слышно детских голосов.

— Но ты еще молода… — начала было я, но она не дала мне договорить.

— «Молода»! Ты сама знаешь, что это не так! Мне уже минуло двадцать. Разве это молодость?

— А мне уже минуло двадцать пять, — ответила я.