Да, конечно. Я совсем забыла об этом — привыкла к свободе, живя среди троянцев.

Мы подошли к группе купцов. Их было трое. Самый старший и худой являлся, очевидно, главным. Он указывал, когда выкладывать новый товар, и вел переговоры. Я увидела горшки сушеных оливок, собранных у подножия Тайгетских гор, тамошнее лакомство, и замечательный мед с лугов по берегам Еврота. Нестерпимо захотелось отведать и того и другого. Были там и золотые серьги тонкой работы. Я, похоже, даже знала ремесленника, который мог их сделать.

Я попросила Париса купить немного меда. Чем меньше я буду говорить, тем лучше. Пока купец предлагал Парису горшки разного размера, я прислушалась к разговору двух других купцов — толстого и бородатого. Они говорили о том, что едва поспели на ярмарку, ибо не могли найти корабля: почти все греческие корабли забрали Менелай с Агамемноном. Простые купцы остались ни с чем.

— Да, сейчас во всей Греции не найдешь корабля, — говорил толстяк. — Я успел прихватить корабль, брошенный на острове неподалеку от Гития. А то б и его забрали.

— Забрали для чего? — спросил Парис.

Купцы посмотрели на нас раскрыв глаза.

— Как «для чего»? Агамемнон собирает большой флот. Он бросил клич по всей Греции, созывает вооруженных воинов. Каждая семья должна прислать для войска одного сына, причем самого сильного. Это тяжкое бремя. В семьях бросают жребий. Многие предпочли бы откупиться, лишь бы не отдавать сыновей.

— Но… для чего он собирает армию и флот?

— Да вы что, живете в пустыне и ничего не знаете? Сестру жены Агамемнона похитили троянцы. По крайней мере, так одни говорят. Другие говорят, что никто ее не похищал, сама сбежала. Но когда-то давно якобы дали какую-то клятву, связанную с этой женщиной. И теперь Агамемнон созывает всех греков, которые давали клятву, и остальных тоже. Он хочет наказать похитителей и вернуть женщину. — При этих словах купец рассмеялся. — Разве какая-нибудь женщина стоит того? Ни одна, уверяю вас. Но если она сбежит в такой город, как Троя, тогда найдется много охотников отправиться за ней — тут можно неплохо поживиться. Нам нужно расторговать все побыстрее и отправляться в обратный путь.

Я застыла. Агамемнон собирает войско! Почему мы ничего не слышали об этом?

— Это что, тайна? — спросил Парис.

— Думаю, нет, — ответил купец. — Просто, пока дело не закончено, нет смысла о нем много болтать, потому как не о чем. А дела часто заканчиваются ничем.

Он встряхнул коврики из грубой шерсти, которые до сих пор сохранили овечий запах.

— Может, и обошлось бы, если бы не смерть матери этой беглянки. Она покончила с собой от стыда — повесилась в своей спальне. Старый царь и Менелай не стерпели горя и позора, нужно было что-то предпринять.

— Как? Царица… царица Спарты покончила с собой? — с трудом выговорила я онемевшими губами, позабыв о своем намерении молчать.

— Да, старая царица, прежняя. Нынешняя-то царица, ее дочь, она-то как раз и сбежала в Трою.

Матушка! Я прижала кулак ко рту, чтобы сдержать рыдания.

— Они собираются сразу напасть? Или сначала пришлют послов, попробуют договориться? — Париса интересовала практическая сторона.

— Я слышал, они уже присылали послов, а Приам их обманул. Так что, может, время переговоров закончилось. Точно не знаю. Я ведь только купец, и корабль достался чудом мне, а не Менелаю. Не понимаю, зачем поднимать такой шум из-за женщины, хоть и царицы Спарты? Неверная жена хорошего плевка не стоит.

Я почувствовала, что теряю сознание, и оперлась на Париса. Он поддержал меня. Будто издалека я слышала, как Парис говорит, уводя меня:

— Она ждет ребенка, а тут солнце сильно печет.

— По такой-то жаре лицо не надо закрывать: совсем ей дышать нечем, — посоветовал купец. — Хотя я заметил, у вас на Востоке многие ходят так.

Я еле передвигала ноги, навалившись на Париса. Матушка покончила с собой! На Трою движется огромное войско!

— Я должна… Парис, прошу тебя, отведи меня в наши комнаты.

Я не была уверена, что у меня хватит сил дойти: бросало то в жар, то в холод, ноги подкашивались.

— Я держу тебя, не бойся, — сказал Парис.

И мы медленно побрели от места многолюдных шумных торгов через луга с высохшей травой. Стены Трои маячили поодаль.

Дрожа от слабости, я опустилась на землю. Я хотела только чуть-чуть отдохнуть и поскорее снова отправиться в путь. Склонив голову, я смотрела на землю, на сухие травинки, колеблемые ветром. Они слегка шелестели и потрескивали. Вдруг у самого основания стебельков я заметила какое-то шевеление, хотя не могла разглядеть, что там. Я напрягла зрение и все равно ничего не увидела, краски смешались перед глазами. Вдруг из размытого пятна появилась черепаха, коричнево-желтый узор панциря отчетливо выделялся на фоне травы. Это была посланница Гермионы. Гермиона, Гермиона…

Я застонала от сильнейшей боли. Она расколола меня надвое, как молния ствол дерева. А черепаха все смотрела на меня своими внимательными черными глазами, не ведающими осуждения. Эти черные глаза становились больше и больше, они надвигались, пока чернота полностью не поглотила меня.

— Что с ней случилось? — спрашивал Геланор.

Его голос доносился издалека. Пошевелиться я не могла. Может, я умерла? И мой дух, прежде чем улететь, парит над телом, слышит голоса. Глаза не открывались, руки неподвижно лежали по бокам, как вырезанные из дерева.

— Мы шли через поле. — Голос Париса дрожал от волнения. — Она присела отдохнуть и потеряла сознание.

— Она беременна? — спросила Эвадна.

— Нет. Я сказал купцу, что беременна, но это неправда. Просто мы спешили уйти.

— Почему? — спросил Геланор.

«Потому что мы узнали про планы Агамемнона и Менелая. И еще про матушку», — хотела я ответить, но мой рот не издал ни звука.

— Мы встретили купцов на ярмарке. Они рассказали нам ужасные вещи! — Парис перешел на крик.

— Успокойся! — Геланор встряхнул троянского царевича. — Соберись с мыслями. Нужно смотреть в лицо опасности, какой бы она ни была.

— Целое войско — вот кому нам придется смотреть в лицо! — кричал срывающимся голосом Парис. — Агамемнон собирает армию, конфискует для нее корабли, а Менелай требует, чтобы женихи Елены исполнили клятву, которую дали во время сватовства. Греки будут, будут здесь!

Голос Париса стал высоким, как у евнуха.

— Когда? — резко спросил Геланор.

— Не знаю… Нам не сказали…

— Почему же ты не спросил?

«Потому что купцы выпустили на нас целую стаю новостей, те налетели, как вороны, выклевали мне глаза, я ничего не вижу. Они рассказали про матушку», — думала я, но не могла вымолвить ни слова. Может, я и правда умерла?