Они скакали минут десять, когда из канавы, что была справа, раздался выстрел. Лошадь Мендосы дернулась, встала на дыбы, а потом грохнулась оземь.

И почти сразу же плотный залп прозвучал с другой стороны дороги, уложив на землю лошадей графа и дона Эрколе.

Только лошадь гасконца чудесным образом убереглась от свинцового дождя.

— Дон Баррехо, спасайтесь! — закричал граф, вскакивая на ноги и выхватывая пистолет. — Приказываю вам!.. Нас поймали!

Гасконец молниеносно развернул своего скакуна и, хотя сердце его обливалось кровью от невозможности помочь своим товарищам, помчался вскачь в сторону Панамы. Он подумал, что свободным послужит им лучше, чем пленным. И это было верно.

Храбрец мигом разработал план спасения. Он доскачет до Панамы, доберется до Тароги и поставит в известность Гронье и Равено.

А граф тем временем, не двигаясь, поджидал испанцев. Мендоса и дон Эрколе тоже встали на ноги и обнажили шпаги.

Из правой канавы вышел человек, в то время как три десятка кавалеристов показались на левой обочине дороги, держа аркебузы наготове.

— Кажется, вы попались, сеньор граф, — сказал появившийся справа человек. — Сопротивление бессмысленно и, скорее всего, будет стоить вам жизни.

— Ах, так это вы, сеньор маркиз! — отозвался корсар, изменившимся от волнения голосом.

— Теперь мы квиты: сначала я был пленником у флибустьеров, а теперь вы попали в плен к испанцам. Бросьте шпагу и пистолеты.

Граф колебался. Если бы еще были живы лошади, он уже помчался бы на испанских кавалеристов; конечно, баск и фламандец поддержали бы его в этой безумной атаке.

— Прежде чем сложить оружие, — сказал наконец граф, — я хотел бы знать, сеньор маркиз, что вы намерены сделать со мной и моими товарищами. Если у вас появилось желание вздернуть меня, как вы это проделали с моим отцом, то предупреждаю вас, что буду сражаться, что бы потом ни случилось, и первым погибшим будете вы, потому что я держу вас под прицелом моих пистолетов.

— У меня нет никаких намерений причинить вам зло, сеньор граф, — ответил маркиз, который боялся этих отчаянных корсаров, не меньше, чем все его соотечественники. — Вас отвезут в Гуаякиль, и там вы будете ожидать решения председателя Королевского суда…

— Который, вне всякого сомнения, выскажется за мою смерть, а также за казнь моих товарищей, — насмешливо закончил фразу сеньор ди Вентимилья.

— Нет, потому что мой авторитет может оказать влияние на судебное решение, а я сделаю все возможное, чтобы получить для вас декрет, предписывающий изгнать вас из испанских колоний в Центральной Америке.

— Но вы забываете причину, по которой я оставил Европу. Уж, конечно, не из жадности. У меня столько земель и замков на родине, что я уже не знаю, как с ними обоходиться. Я пересек Атлантику, чтобы найти свою сестру, дочь Красного корсара и внучку великого касика Дарьена.

Маркиз де Монтелимар нахмурился.

— Вы знаете, где находитесь? — спросил он после недолгого молчания.

— Да, вблизи Гуаякиля.

— А почему вы так интересуетесь этой юной метиской?

— Черт возьми!.. Это же моя сестра! — закричал граф.

— Вам известно, что я всегда обходился с нею как с дочерью, что она меня любит как родного отца?

— Она, вероятно, не знает, что ее отцом был граф ди Вентимилья, а в Европе у нее есть брат.

— Это верно, — согласился маркиз.

— Ну, и что вы решили?

— Предпочел бы воспрепятствовать вашей встрече.

— Тогда мы будем сражаться, и я убью вас, — решительно сказал граф.

— Не торопитесь так, сеньор граф. В этом вопросе мы можем отлично договориться. Оставим девушке право выбора между мной и вами.

— Даете слово дворянина?

— Клянусь честью Монтелимаров.

— Этого достаточно, — сказал граф.

Он бросил шпагу и пистолеты. Этот жест повторили фламандец и Мендоса.

Маркиз обернулся к своим людям.

— Трех лошадей этим сеньорам, — приказал он.

Подвели трех красивейших вороных коней. Граф и его забияки забрались в седла, а с обочины дороги приблизились два десятка кавалеристов, хорошо вооруженных и вдоволь снаряженных.

— Сеньор граф, — сказал маркиз, также садясь на коня. — Прошу вас следовать за мной.

— Помните: я верю вашему слову, — ответил сеньор ди Вентимилья.

— Вы убедитесь в честности испанских дворян. Впрочем, лично к вам у меня нет ненависти.

— Что, однако, не помешало вам попытаться убить меня, — с иронией напомнил ему граф.

— Тогда у меня был повод для этого.

— А теперь вы передумали?

— Этого я не могу вам сказать. Но вы здорово расправились с тем задирой, который хвастался своей неуязвимостью. Ведь недаром мужчины из рода Вентимилья издавна славятся как истинные мастера холодного оружия.

В этот момент вдали послышались выстрелы.

— Кто бы это был? — опасливо спросил корсар.

— Верно, охотники, — ответил маркиз.

Он лгал. На самом деле это вела охоту за храбрым гасконцем часть его отряда.

Маркиз пришпорил коня, и полуэскадрон, уменьшенный на полдюжины всадников, рысцой направился в сторону Гуаякиля, внимательно наблюдая за пленниками.

Через четыре часа конный отряд въехал в город и остановился перед красивым дворцом, окруженным прекрасным садом, заполненным высокими пальмами и раскидистыми бананами, огромные листья которых разбрасывали вокруг освежающую, дарящую наслаждение тень.

Гуаякиль находился примерно в десяти лигах от Тихого океана и был в те времена знаменит своей архитектурой: его дома воздвигали на некотором подобии мостов, что было своеобразной защитой зданий от частых наводнений. Город считался одним из богатейших в Центральной Америке, поскольку был центром обширного края, изобиловавшего рудниками золота, серебра и — прежде всего — изумрудов.

В городе жили несколько десятков тысяч человек, но защищали его три форта, считавшихся неприступными; гарнизон каждого форта состоял из пятидесяти человек.

Маркиз, остановившись перед дворцом, спрыгнул на землю, знаком пригласил графа сделать то же самое и вошел в сад.

— Куда вы меня ведете? — спросил сеньор ди Вентимилья.

— На встречу с вашей сестрой, — ответил маркиз. — Вы же так стремились ее увидеть. Она любит свежий воздух, и наверняка сейчас в саду.

Как раз в этот момент до них донесся нежный звук гитары.

— Это, должно быть, Неала, — сказал маркиз.

— Моя сестра носит такое имя? — спросил граф, казавшийся очень взволнованным.