«Нет ничего святого под луной», — подумала Линдсей.

* * *

Особняк в Вудсайде мог похвастаться интересной историей. Некогда он стал убежищем для миллиардера-промышленника Бертрама Гудвина. Здание отличал стиль fin de sìecle[79], для которого были характерны башенки, украшенный лепниной фронтон и величественный вход с дорическими колоннами времен Оттоманской Порты. Однако же Гудвин был не только человеком эксцентричным. Ярый натуралист, он коллекционировал экзотических животных, которые содержались в небольшом зоопарке, построенном на задворках особняка. Подъехав к кованым воротам отцовского поместья, Рэндалл Крейг разглядел за деревьями клетку льва, почти такую же большую, как домик привратника. Она казалась здесь вполне уместной. Давно заброшенная, она символизировала собой то, на чем стоял и что защищал Ллойд Хейвуд. Ешь, или тебя съедят. Клетка весьма кстати напомнила Рэндаллу о том, с чем он вознамерился сразиться.

«Меня ждет долгий уик-энд», — подумал он.

У дверей его встретила вторая жена отца, красивая маленькая женщина, приближающаяся к пятидесятилетнему рубежу, с гладким личиком и пышно взбитыми локонами, каким позавидовала бы и женщина вполовину моложе ее. На ней были модельные джинсы и кашемировый свитер. На запястье поблескивал бриллиантовый «теннисный» браслет[80].

— Рэндалл! Как я рада, что ты приехал! Мы не виделись целую вечность. — Она расцеловала его в обе щеки, в континентальном стиле.

«Изумления достойно!» — подумал Рэндалл: Виктория Хейвуд, урожденная Викки Блант, родилась и выросла в Данберри, штат Коннектикут, и никогда не бывала в Европе до тех пор, пока не вышла замуж за отца.

— Спасибо за приглашение, — сказал он.

— Ты выбрал подходящее время. Погода обещает быть замечательной. Откровенно говоря, я рассчитываю, что в воскресенье мы покатаемся на лошадях. Если ты не захватил с собой сапоги для верховой езды, мы наверняка подберем для тебя что-нибудь подходящее. По-моему, у тебя с твоим отцом одинаковый размер? — Она пригласила Рэндалла войти в дом, и там экономка, стройная и чопорная мексиканка средних лет, знакомая ему по прежним посещениям, приняла у него сумку. — Благодарю вас, Мария. Отнесите ее в гостевую комнату, будьте любезны. А потом мы выпьем кофе на террасе.

Виктория жестом пригласила его следовать за ней по обшитому дубовыми панелями коридору, и вскоре они оказались в гостиной, размерами не уступающей бальному залу. Она была обставлена в современном стиле, а разбросанные тут и там антикварные вещички лишь ненавязчиво напоминали о корнях, уходящих в beaux arts[81]. За гостиной располагался салон, отделанный набивным ситцем и шотландкой Ральфа Лорена, с французским створчатым окном до пола, выходящим на большую полукруглую террасу. На ней красовались скульптурные изваяния и каменные клумбы с цветами, а сама терраса сбегала уступами — общим числом три — к бассейну, где вполне могла бы тренироваться олимпийская сборная по плаванию.

— Как дети? — вежливо поинтересовался Рэндалл, когда они уселись на кованые витые стулья за столик в верхней части террасы. Последний раз он видел своих сводных брата и сестру пять лет назад, когда сестре исполнилось шестнадцать лет.

— Тамми уехала во Францию на все лето. Осенью у нее начинаются занятия на юридическом факультете. Ллойд не говорил тебе, что она поступила в Колумбийский университет? — Она смахнула дубовый листок, который спланировал на столик, и вновь откинулась на спинку стула. — А Бретт по-прежнему учится в Свартморе[82]— только что закончил второй курс. Нет, ты представляешь? Буквально вчера я меняла им пеленки, и вот они уже совсем взрослые.

Рэндалл понял, что многое упустил из событий жизни своих родичей. Вообще-то у него с трудом укладывалось в голове, что Тамара и Бретт — его ближайшие родственники, после родителей и маленького брата (тоже сводного, кстати говоря, но, поскольку они росли вместе, Рэндалл всегда считал Тима родным).

— Полагаю, вы с отцом гордитесь ими, — сказал он.

Викки просияла.

— Это легко, когда у тебя такие умные и славные дети. — И тут до них донесся звук мотора автомобиля, остановившегося на подъездной дорожке. — Должно быть, это твой отец. Я послала его в магазин купить кое-что.

Через несколько минут к ним присоединился Ллойд.

— Привет, сынок. — Он пожал Рэндаллу руку, прежде чем запечатлеть поцелуй на щеке супруги. — Извини за задержку, дорогая. В следующий раз, когда ты попросишь меня купить оливковое масло, тебе придется быть поконкретнее. На прилавке я увидел сортов двадцать, не меньше.

— Я уверена, что, какое бы ты ни купил, оно окажется превосходным, пусть даже и не тем, каким мы обычно пользуемся. Ты ведь любишь разнообразие, не правда ли, дорогой? — В голосе Викки прозвучали язвительные нотки, хотя на губах ее играла сладкая улыбка.

«Проблемы в раю?» — подумал Рэндалл.

— Ну, и как поживает наш верный рыцарь? Все еще сражается с ветряными мельницами? — преувеличенно веселым тоном осведомился Ллойд у Рэндалла. — Кстати, твою статью в «Кроникл» я считаю удачной. Хотя тебе не помешало бы быть более объективным, но в целом очень и очень неплохо.

Небрежная похвала отца заставила Рэндалла ощетиниться.

— Благодарю. — Ему стоило некоторых усилий сохранить ровный тон. — Но я не уверен, что от нее будет толк. — Он уже читал в газетах о победе, одержанной отцом в суде. — Кстати, прими мои поздравления. Ты всегда добиваешься того, чего хочешь, верно?

— Если мне это удается, то только потому, что большинство людей хотят того же, что и я. — В это время служанка внесла поднос с кофе, и Ллойд бросил на него пренебрежительный взгляд, прежде чем обратиться к Рэндаллу: — Может, мы пройдем внутрь и выпьем чего-нибудь покрепче? Не знаю, как тебе, а мне это, положительно, необходимо.

Рэндалл согласно кивнул. В кои-то веки они с отцом сошлись во мнениях.

Через несколько минут они уже уютно устроились в глубоких креслах в отцовском кабинете, а Виктория отправилась проследить за ужином. В кабинете феодальные традиции обустройства интерьера сохранились в неприкосновенности. Здесь царила атмосфера элитного мужского клуба начала века: темные дубовые панели на стенах, антикварные бронзовые канделябры и встроенные шкафы со стеклянными дверцами, на полках которых выстроилась коллекция редких книг, собранных Гудвином. Со стен смотрели чучела зверей. Очевидно, Гудвин был заядлым охотником и натуралистом; в те времена люди, похоже, не замечали иронии в сочетании подобных увлечений.