А как быть с приказанием поторопиться, если все здесь велит не спешить, отречься от внешнего мира и хоть в чем-то уподобиться цветку лотоса, символу рая? И, с другой стороны, если такой красивый цветок, как лотос, растет в болоте, то человек должен терпеть все. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» О благодетельном чувстве стыда Р. и захотелось побеседовать с кем-нибудь из своих…

— «Отречемся от внешнего ми-и-ра», — запел Волков, выходя из храма, но Розенцвейг посмотрел на него так, что Миша умолк.

— Знаешь, Басик, — сказал Р., настроенный на раздумье, — я тут говорил с одной японской аспиранткой…

— Хорошенькая? — перебил Бас.

— Изящная, — уточнил Р., — но я не об этом, она филолог…

— Подожди, — наступал Олег. — Это та, которую тебе прислали в подарок?

— Не повторяй глупые слова, — сказал Р. и попробовал объяснить, как он встретился с изящной Гие, аспиранткой профессора Хоккё.

— Знаю, — перебил Бас, — это та, которую ты отпустил просто так…

— Нет, — уже сердясь, ответил Р. — Я отпустил ее, когда узнал, что все Басилашвили — скрытые японцы, а ты — глупый последыш великого Басе…

— Подожди, — не унимался Бас. — Я знаю, что я — потомок великого рода, но какого Басе имеешь в виду ты?..

— Ну вот, — сказал Р., — это и есть признак вырождения. Твоя мама составляла словарь языка Пушкина, а ты не знаешь, кто такой Басе.

— Басе — это я в Японии, — сказал Басилашвили.

— Дошло наконец, — сказал Р. — Если бы ты выучил два стихотворения Басе по-японски, тебя бы носили на руках по всему Хондо…

— Меня и так носят на руках, — сказал Бас. — Но это секрет.

— Разумеется, — сказал Р., — но аспирантка профессора Хоккё занималась проблемой стыда в японской литературе и сказала мне страшную вещь: «Если жизнь длинна — растет стыд», понимаешь?.. Это почти то же самое, что говорил Ханов: «Стыдно быть старым артистом». И японцы с китайцами считают, что лучше всего умереть, не дожив до сорока…

— Эту возможность мы с тобой уже упустили, — сказал Бас.

— Да, — сказал Р. — Нам остается только стыд.

— Конечно, — сказал Бас, — особенно если ты отпустил ее просто так…

— А ведь у тебя был шанс, — сказал Р. — Когда ты простудился на съемках у Рязанова и собирался дать дуба в обкомовской больничке. Я с Гогой приехал к тебе, а ты как-то вырубался…

— Я помню, — сказал Бас, — но мне уже было больше сорока…

Это было года за три до Японии. Проезжали мимо дома на Пушкарской, откуда отправился в эмигрантское плавание артист Лёскин, и Р. сказал:

— Пусто без Бори…

— Да-а-а, — философски протянул Товстоногов, хотя эту пустоту он чувствовал не так остро, как Р.

— А виноват Игорь Горбачев, — сказал Р. — Это ему не простится.

— Да?.. Вы так считаете?.. Почему?..

На город наступала весна, и Гогина «Волга» разбрызгивала лужи. Расслабленный после репетиции, Мэтр сидел за рулем в кожаном полупальто и элегантных черных перчатках.

— Вы не помните? Обещал взять Борю в Александринку, для ухода ему увеличили зарплату, и вдруг Игорь его не берет. Всю жизнь дружили домами, сыграли тыщу концертов… Это было предательство.

— Мне кажется, там был против директор, — сказал Гога.

— Ну и что? — сказал Р. — Разве худрук не мог настоять на своем?..

— Он не хотел обострять отношений, — объясняюще сказал Мэтр.

— Но это и было предательством, — сказал Р.

— Ну конечно, — наконец согласился Гога. — Разве я говорю, что нет?..

— И это не пройдет бесследно. За это он поплатится…

— Вы считаете? Как же? — с искренним любопытством спросил Мэтр.

— На главном суде, — уточняюще сказал Р., как будто имел в виду народный суд Куйбышевского района.

— Если бы это было так, — с сомнением сказал Товстоногов…

Теперь, когда Игорь Горбачев умер, намаявшись от тяжелой болезни, Р. только и остается просить о прощении его неблизкую тень. Тогда он кипел обидой за друга и не думал о заповедях. Он считал, что вправе судить. До сегодняшнего дня на глазах у растерянного рассказчика Р. продолжает грешить схожими ошибками, и в Прощеное воскресенье автор едва успевает звонить всем и каждому, кто подвергся суждениям возбужденного либерала…

А в Риге Мастер был другой, как будто они с Р. поменялись ролями.

— Смоктуновский дал интервью какой-то одесской газете, — кипел он. — Ругал Ефремова за то, что тот помешал ему хорошо сыграть!.. Смоктуновский плохо сыграл Иванова, потому что Ефремов не давал ему сесть!.. Как вам нравится?.. Что это? — Р. молчал, и Товстоногов с нескрываемым гневом закончил: — Я выступил об этом на коллегии министерства… Или уходи из спэктакля, или не продавай режиссера!..

Откуда у него взялась одесская газета? Случайность или кто-то принес в зубах, заранее зная реакцию? Р. показалось, что в Мастере продолжали жить давние обиды. И болезненные разрывы так и не зажили в нем.

Только бы и он успел простить при жизни!..

Розу Сироту простил, а остальных?.. Не знаю…

Ну хорошо, а ты, артист Р., белый клоун с пощечиной, ты успеешь?..

Все-таки прямой и простейший смысл словосочетания «гастрольный роман» — это роман, случившийся на гастролях, и то, что, независимо от деталей, произошло между композитором Р. и девушкой Иосико, представляется автору пляшущим светлячком, блуждающим фокусом повествования, который то покажется на поверхности, то спрячется в глубине. Да, да, встреча в поездке, дорожный сюжет, случайная радость, временные и легкомысленные отношения действующих лиц. Понимаешь, читатель? Затянувшиеся танцы под местный оркестр, ночное провожание прекрасной подруги, укромная ласка и хищный поцелуй на пороге чужого дома, лунная дорожка на воде, звездный пустяк… Никаких имперских амбиций, советских опасений, отягчающих последствий… Радужное беспутство, волшебный грех…

Но почему это не совсем подходит к случаю и не укладывается под стеклышко в красивую рамку простого дорожного приключения?..

Потому что так нестандартны герои?.. Или оттого, что действие протекает на фоне волшебной горы, в обители древних тайн?.. Или грамотная память намекает, что этими двумя овладело другое чувство, сродни тому, что уже знакомо по «Даме с собачкой» Чехова или «Солнечному удару» Бунина?.. Впрочем, наше ли дело искать аналогии? Посмотрим, посмотрим, что произойдет дальше и какие случатся последствия…

У двух других гастролеров тоже возникли нежные отношения с японскими девушками, но их путевые романы обнаружились двадцать лет спустя и почти случайно; интимные эпизоды счастливцы держали про себя.

— Раньше я бы про это даже не намекнул, — сказал один. — Теперь — другое дело… Теперь пиши обо всем, можешь называть мое имя…