– Я… тоже предположила, что это год, – голос Ванги упал, она как-то странно посмотрела на Сухова и отвернулась. – Боюсь, что вы правы…

«Ну что там ещё? – подумал он. – Какие ещё приятные новости в этот чёрный день-катастрофу?»

– Похоже, мы прикупили акции частной дурки, да, Ванга? – попытался пошутить Сухов. – А она оказалась активно действующим предприятием.

Он только попытался её чуть развеселить или успокоить, учитывая их недавний разговор про бумаги жены. Или чуть успокоить её и себя. Только этот день-катастрофа не собирался принимать подобных подачек.

А потом Ванга сделала то, чего он от неё не ожидал, и Сухов не знал, как к этому относиться. Возможно, опять это её «ж-ж-ж».

– Мы с вами были не до конца искренни, – негромко и доверительно заявила она Форели. – Конечно, внешне она в порядке, но… Словом, мне удалось уличить момент: Ольга нуждается в помощи. Она дала мне это понять. Ну, конечно, конечно… Послушайте, ладно, сейчас уже ночь… Давайте-ка. Утро вечера мудренее. Давайте завтра встретимся и обдумаем ситуацию. Да-да, я вас поняла и услышала… Он здесь, – снова посмотрела на Сухова. – Мы всё ещё беседуем… Денёк тот ещё выдался. Спасибо вам за звонок.

Она отключила связь. Взяла телефон в ладонь, поднесла её к щеке, глядя на Сухова.

– Ну и что всё это было? – спросил он. И тут же добавил: – Я про Ольгу и помощь. Ещё бы про осу ему рассказала.

– А как ты думаешь? – спросила Ванга.

Сухов посмотрел на неё с улыбкой:

– Хочешь, чтобы он поработал тараном? Спровоцировать его на действия, чтобы мы могли вмешаться?

– Послушай, во всей этой истории тогда на выставке… есть явно что-то, что Ольга могла бы сообщить только ему. Форели. Ну или прежде всего ему.

– Ванга, – Сухов покачал головой, его левая рука продолжала что-то писать в блокноте. – К Орлову, как и к твоему Рутбергу, просто так не подъехать…

– Думаешь, я этого не знаю? Придумаем что-нибудь.

– Эй, Глупость, – всё ещё улыбался, но глаза были печальны. – Форель же не грибной человек.

– Нет, конечно. Говорю же, придумаем. – Помолчала, решилась. – Сухов, он ещё кое-что сказал…

Но Сухов пробормотал:

– Сто девяносто тысяч четыреста три… – и захлопал глазами. Боковым зрением обнаружил, что Ванга как-то странно пошевелилась, будто внутренне напряглась. Успел поймать себя на том, что при всей непонятке, в том числе и в разговоре с Форелью, всё ещё продолжает думать об этом чудовищном прямом эфире. И написанная им сейчас автоматически цифра – это количество лайков и перепостов. А потом Сухов почувствовал, что у него холодеет спина. Он смотрел на цифру перед собой. Число, записанное в собственном блокноте. На слух оно воспринималось совсем не так. Совсем иначе. И каждая из шести цифр сгущалась всё больше на глазах, грозя прожечь бумагу. Только чтобы увидеть, это надо было написать.

190403

Ведь правда странная, лукавая цифирь. Ведь правда бы хотелось, чтобы всё это оказалось простым совпадением. В горле стало пересыхать, и надо было немедленно взять под контроль опасно участившееся сердцебиение.

Сухов проставил точки. Моргнул, беспомощно посмотрел на Вангу. Вроде бы точки в произвольном порядке. Ведь такое может быть? Так же возможно обойтись без точек вообще. Но Сухов проставил.

19.04.03

И понял, что всё. Все его страхи только что настигли его, вползли в эту комнату и не умещались, грозя порушить стены.

– Ванга, – очень тихо произнёс Сухов.

Она смотрела прямо на него. Что в её глазах – отчаяние, сочувствие, сопереживание, что?! Ему всего этого не надо.

– Увидел? – она осторожно, почти незаметно кивнула. – Я тоже увидела только после того, как написала.

И она показала ему оборотную сторону фото с картиной Форели. Та же цифра, и точки на тех же местах: 19.04.03

– Её дата рождения, – подтвердила Ванга. Чуть приблизилась к нему, всё так же держа картонку в руках, дотрагиваться до него не стала. – Я ей сразу же позвонила.

Сухов почувствовал, как вся сила словно вышла из него. Ванга молчала. А он тут же заставил этот перепуганный, панически-писклявый голос внутри него заткнуться.

Его дочь, Ксения Сухова, родилась 19 апреля 2003 года, и совсем недавно ей справили пятнадцатилетие. Хороший был вечер, весёлый, тепло от него…

– Он тоже сейчас звонил поэтому, Форель, – тихо сообщила Ванга. – Догадался, что год, и спрашивал про число… И опять про то, что времени теперь нет.

У Сухова дёрнулась щека. Он вдруг подумал, что знает, почему Григорьев решил сбежать с женой и дочерью. Но и этой мысли он тут же велел заткнуться.

Немыслимая, заведомо невыполнимая цифра, количество лайков и перепостов… Мерзкий писклявый голосок внутри замолк. Только сразу же гораздо более свирепый зверь, хищно клацая челюстями, стал грызть его сердце. Паника умеет менять свои личины.

Форель бил свою боксёрскую грушу. Колотил нещадно, нанося удар за ударом. Она была ему верным другом, и иногда он обнимал её. Вдыхал запах, разглядывал фактуру, которую знал наизусть. И снова бил. Хоть окна оставались открытыми, даже зимой в мороз – форточка, и по дому гулял свежий весенний воздух, вся его майка насквозь пропиталась потом. Прямой удар, боковой, открылся, закрылся, быстрая серия ударов – груша была верным другом, умела забирать излишки агрессии. Когда работа не шла. Или случались проблемы похуже. Например, в такой день, как сегодня. Великий Урод разбудил его ночью и нашептал главу «Полёт Супергероя», лучшее, что было написано им о Телефонисте, но похоже, он сделал это не просто так. И тут же исчез, как только он перестал записывать. Великое свихнувшееся божество исчезло, ничего не прояснив, оставив, как всегда, разбираться со всем самостоятельно.

Ольге нужна помощь. Она в порядке, но ей нужна помощь, а он колотит тут грушу. И пишет роман, который уж лучше бы он оставил в покое, который, может быть, и не стоило начинать, хотя думать так – это тоже понемножечку сходить с ума. Заражаться ядовитыми миазмами чьего-то больного мозга, для которого его книга служит тем ещё питательным бульоном. Сколько там надо калорий определённого свойства, чтобы окончательно свихнуться?

Простак и Умник дали понять, что не против, чтобы он выкладывал фрагменты неоконченной рукописи в сеть. После «прямого эфира» уже настойчиво потребовали, чтоб он «бросил эту кость в горло Телефонисту».

– Вы же никогда не поддаётесь шантажу и не идёте на уступки террористов? – изумился он.

– А мы и не идём, – Простак поморщился. – Это вы выложите. Ваш текст, вы вправе распорядиться им по собственному усмотрению.

Простак даже уже не скрывал, что в паре с Умником он главный. Тем более, кто главный, на его взгляд, во взаимоотношениях с писателем. Который, в любом случае, виноват, если не прямо, то косвенно, хотя бы потому что не чувствует ответственности за джинна, которого выпустил из бутылки. Как будто Форель, как безумный генетик, создавал в пробирочке набор хромосом по выведению доблестного племени серийных убийц.