Генри лежал посреди прихожей, погребенный под пакетами, коробками и прочими упаковками, а сверху красовалась огромная рождественская елка. Из-под елки раздавалось тяжкое сопение, и, откопав друга, я обнаружил его в стельку пьяным. По итогам многочисленных извинений и объяснений выяснилось, что Генри был другом и братом, по меньшей мере, дюжины продавцов рождественских елок, каждый из которых держал наготове термос с глинтвейном по традиции, Генри обходил всех братьев, чтобы найти красивейшее хвойное дерево, достойное именоваться рождественской елью. Подобная разборчивость, разумеется, требовала жертв.

Утро сияло, как и полагается сиять рождественскому утру. Когда я проснулся, Генри уже успел зажечь свечи на елке, которую мы, ожесточенно споря, умудрились украсить ночью. Приятно пахло смолой из леса — и кофе из кухни. Генри приготовил завтрак, зажег все свечи в подсвечнике и в одиночестве наслаждался на кухне, открыв все окошки в рождественском календаре.

— С Рождеством, молодой человек, — сказал он.

— С Рождеством. — И мы пожали друг другу руки.

Огонь в кухонной плите потрескивал и искрился, и было довольно тепло, хотя морозные узоры на окнах не спешили таять.

— Видел елку? — поинтересовался Генри, когда я налил себе кофе и уселся за стол с утренней газетой.

— Конечно, очень красиво.

Генри откашлялся с унылым видом.

— Думаю, тебе стоит взглянуть еще раз, — сказал он.

Я почуял подвох и, чтобы не расстраивать нашего рождественского гнома, вернулся в гостиную, дабы вновь полюбоваться елкой. Под ней стоял соломенный козел, а по обе стороны от козла лежали подарки. Я польщенно вздохнул, мысленно укоряя себя за то, что не купил подарка для Генри. Мы заключили джентльменское соглашение, но мне следовало догадаться, что он его нарушит.

Один подарок предназначался Лео, второй — мне. На обоих было по этикетке с рифмованным посланием и подписью «Рифмовальная служба Биргера»: рифмоплет из «Мёбельман» открыл мастерскую по производству стихотворных поздравлений с круглосуточным рождественским режимом работы. Дела шли на ура. Народ валил к Биргеру с упакованными подарками, а он рифмовал за десять крон. Бешеные деньги — и без налогов. Генри, наверное, заплатил со скидкой, ибо стишок на подарке для меня был не особо высокого класса. «Когда рука поэта мерзнет в стужу, / То кто-то для согрева нужен. / И если нет любимой рядом, / То вязаная кофта — то, что надо! Рифмовальная служба Биргера, ’78».

Тем не менее, глубоко тронутый, я вернулся на кухню вместе с подарком, пожал руку Генри, сидевшему там с выпученными глазами, и вскрыл упаковку. Это была темно-коричневая кофта «Хиггинс» из качественного кашемира.

— Если не подойдет, можешь поменять, но цвет как раз под твои пиджаки, — сказал Генри.

— Это слишком, Темпа, это слишком. Мы же говорили…

— Но я все-таки захотел что-нибудь купить. Вчера у меня было такое великодушное настроение.

Я надел кофту — она идеально подошла.

— Само совершенство, — сказал я, глядя в зеркало в прихожей. — Мне и правда нужно было что-то такое.

— Эти кофты очень теплые, не сомневайся, — отозвался Генри. — Можешь надевать ее, когда работаешь.

— Она как будто для меня связана.

Генри был доволен моей реакцией, и я весь день проходил в новой, теплой кофте. При этом меня не покидало чувство, что мой приятель на что-то рассчитывал. В детстве подарки всегда дарили вечером, но когда мы были совсем маленькими, а нетерпение большим, часть подарка нам вручали уже утром, чтобы мы спокойно дожидались вечера. Теперь все было немного иначе: у меня был целый день, чтобы найти ответный подарок. Вероятно, на это Генри и рассчитывал.

Поэтому я с утра пораньше отправился «за сигаретами». Отправившись в «Нурдиска Компаниет», я оказался в толпе запыхавшихся господ, которые в последний момент опустошали свои счета. У меня было катастрофически мало денег, и я открыл счет, чтобы, после различных проверок, получить бонус в пятьдесят крон. В мужском отделе на первом этаже я нашел очень изысканный галстук от Ив-Сен Лорана, Париж, с джазовыми мотивами. Это была строгая, сдержанная вещица винно-красного цвета с маленькими бежевыми нотками на конце и нотными станами здесь и там.

— Очень элегантный галстук, — сказала продавщица. — Это подарок отцу, брату или шурину? — продолжила она, изящно пришепетывая и окидывая толпу покупателей высокомерным взглядом, который вырабатывается со временем у настоящих зануд-продавцов.

— Хорошему другу, — ответил я.

Волшебными движениями — казалось, она просто подбрасывает галстук, — продавщица завязала что-то вроде обычного узла, чтобы подчеркнуть достоинства этой вещицы. Галстук, несомненно, был очень стильный, и я поинтересовался ценой.

— Двести двадцать пять, — коротко произнесла она с тем же элегантным пришепетыванием.

Я быстро принял решение и взял красиво упакованную покупку — идеальный подарок для господина в самом расцвете сил. По дороге домой я выпил кружку глинтвейна на площади Стурторгет и успел как раз к рождественскому показу диснеевских мультфильмов.

Вечером, после глинтвейна и орешков перед телевизором с мультфильмами мы накрыли стол на три персоны в столовой. Выглядело все очень празднично, пахло гиацинтами. Лео по-прежнему скрывался, и на мои вопросы о том, где он может пропадать, Генри отвечал уклончиво.

— Придет так придет, — говорил он, пожимая плечами.

Как бы то ни было, мы выставили на стол все, что нашлось в доме, а нашлось немало. Генри собственноручно приготовил селедочный салат, которому позавидовала бы иная мамаша. Мы довольно сильно проголодались и живо принялись за еду. Генри пел смешные песенки, но после пары бокалов мы все же стали коситься на пустое место за столом, нарушавшее симметрию.

— Я кое-что придумал, — сказал Генри, пережевывая кусок, и кивнул в сторону пустой тарелки.

Он отправился на кухню, открыл окно и позвал Спинкса. К своему удивлению, мы вскоре заметили, как по заснеженной крыше крадется гибкая черная тень. До этого мы не видели Спинкса несколько дней, как и Лео. Кот терся о наши ноги, тарахтел, как трактор и, казалось, неплохо себя чувствовал.

— Черт его знает, как он умудряется выжить, этот парень, — сказал Лео, относя кота в столовую.

Третья тарелка предназначалась Спинксу. Его угостили почти всеми блюдами, и ел он с большим аппетитом. Похоже, селедочный салат он также нашел одним из лучших блюд. Генри-шеф-повар был не вполне доволен ветчиной, которая, на его вкус, оказалась чуть водянистой, а в остальном ужин удался.

После трапезы мы уселись в кресла перед камином с кофе и коньяком, переваривая яства. Генри все же был слегка расстроен и задумчив, как будто не все шло как надо. Сначала я подумал, что это из-за Лео, потом вспомнил о своем подарке. Я принес строгий сверток из «НК» и протянул его, присовокупив устный стихотворный комментарий: «Вот из Парижа вещица, / которой можно удавиться».