— Кабы вегетарианцы, ополчились бы и на промысловую охоту.

— И на разведение кроликов, — добавил Сандрик.

— Да ведь нас, охотников, чуть ли не в живодеры зачислили, — продолжал Мечислав. — Мне показывали газету, в ней кто-то прямо так и заявлял, что охота культивирует жестокость, зверские инстинкты, кровожадность и все такое прочее. Да если б я из кровожадности охотился, я бы колотил направо и налево галок, и голубей, и певчую птицу, а я скорее себе палец отрублю, чем по глухарке курок спущу! Уж на что я записной охотник с детства, а курице голову топором не могу спокойно отрубить. Кто сам не охотился, так оно, правда, со стороны может подумать, что дело жестокое: уничтожается живая тварь. В чем тут парадокс, объясните вы, ученые люди?

— В том, что мы люди, а не звери, — отвечал ему Флёнушкин. — Волку без жестокости подыхать, она у него прирожденная, в крови. А у нас промысловик-охотник идет в лес выполнять план сдачи пушнины: тут экономика, не биология. И спортивная охота тоже явление общественное, нельзя о ней судачить с узкобиологической точки зрения.

— Может быть, когда-нибудь эта страсть и изживет себя, — заметил Константин, — но пока что польза от нее людям несомненна. Считай это парадоксом, чем хочешь, а она развивает в человеке любовь к природе, мы это по себе знаем. Но мало того: меня лично на войне охотничья привычка к стрельбе навскидку буквально спасла от смерти.

Он рассказал про свою встречу с фашистским автоматчиком в лесу.

— А сколько снайперов на фронте вышло из сибирских охотников? — сказал Мечислав. — Нет уж, пока существуют войны, охоту и подавно глупо запрещать… И вот что еще меня, обитателя медвежьих углов, изумило: где-то я прочел, будто можно сконструировать механического человека чуть ли не совершеннее живого. Хотел бы я посмотреть, как машина за грибами пойдет или к глухарю под песню начнет подскакивать… И какое она удовольствие от этого получит?

— А вы не смейтесь, — с серьезной миной возразил Сандрик, — сконструируют органчик вместо головы, как у щедринского градоначальника, и выдадут за человека будущего…

— Шутки шутками, — заметил Митя Варевцев, — а в создании машин, моделирующих отдельные функции мозга, успешные шаги сделаны. До какой тут ступени наука и техника дойдут в будущем, этого никто не знает.

— Запрограммировать в компьютер все противоречия, какие разрешает на протяжении жизни человека его мозг, невозможно, — сказал Владимир. — Кроме того, мозг — это не вся человеческая личность, она, как известно, есть совокупность общественных отношений человека; смоделировать механически все общество и подавно немыслимо, да и зачем? Разве живым людям жизнь надоела?

— Ну, веселые скворцы![8] — перебила Ирина Павловна, выходя на террасу. — Кончайте критику и самокритику, чай поспел. Помогите нам с Марией Степановной поживее стол накрыть и принести посуду.

Когда на террасу под шумные приветствия вынесли настоящий тульский самовар со струйками пара над ним, преподнесенный «новорожденному», Флёнушкин попросил минуту внимания. Поскольку Костины писательские лавры не дают ему спать, он написал пародию на компьютерную обработку лермонтовского «Демона» электронной вычислительной машиной и желает зачитать собравшимся:

Тамару Демон полюбил.

Ее любви он домогался,

Он жениха ее убил

И в сновиденьях ей являлся.

Невеста в горести идет

В святую горнюю обитель.

Увы! И там ее найдет

Все тот же тайный искуситель.

Она почти обольщена.

Но  а г е н т  божий их подслушал

И из Тамары вынул душу.

Остался с носом Сатана.

— Слово «ангел» в компьютер забыли заложить, — прокомментировал Сандрик, — и вместо него машина выдала знакомое ей словцо «агент».

Пока Борис, Володя и Саша под руководством Ирины Павловны подготовляли в саду почву под будущие посадки, на террасе зашел разговор об отношениях между родителями и детьми. Мария Степановна рассказала несколько случаев из своей многолетней практики.

В садике, которым она заведовала, на новогодней елке решили показать детям сказки в красочных диапозитивах, но испортился проектор.

— Что было делать? Пятилетний Мишенька заявил, что у них дома есть проектор. Я говорю: спроси у мамы, не одолжит ли она его нам на вечер. На другой день Миша приходит сконфуженный: мама отдала проектор своим знакомым. Ну что же, обошлись без показа диапозитивов. Только вижу, Мишенька мой всех сторонится, не бегает, не хохочет, как обычно. У меня с ним были особенные, даже нежные отношения, — чудный мальчик, — а тут и ко мне не подходит. Подозвала его, спрашиваю: что такой грустный? А он в слезы. Признался, что проектор дома стоит в шкафу, никуда его не отдавали, это мама научила его мне соврать.

— В клопишке совесть заговорила! — воскликнул Мечислав.

— А что вы думаете, — сказала Наташа. — Сознаться во лжи, да еще во лжи по наущению матери, дело нешуточное.

— Я утешила мальчика: «Ну ничего, простим твоей маме, что пожалела одолжить нам проектор. Зато ты у нас молодец, для друзей ничего не пожалеешь». Провожая в тот день его домой, шепнула, чтобы о нашем сегодняшнем разговоре он маме не рассказывал. Решила сама с ней поговорить.

— И поговорили?

— Сходила к ней, попеняла, что ребенка втягивают в обман. Уж лучше бы его самого, на худой конец, обманули, коли решили отказать, спрятали бы от него проектор подальше. Она сконфузилась: «Мы с мужем побоялись, как бы ребятишки не сломали…» Я попросила не наказывать ребенка за то, что сказал правду. Пусть скажет ему, что мы можем взять проектор в садик, коли он нужен. Так она и сделала. На другой день только вхожу, Мишенька бросается ко мне радостный, объявить новость! Я говорю: передай маме большое спасибо, возьмем, когда понадобится. На том дело кончилось.

— Вы мудрый педагог, Мария Степановна, — промолвил Дмитрий Сергеевич.

— Приходилось иной раз мудрить. Был случай, задумала проверить, что знают мои детки о своих родителях. Стала спрашивать, что делают их папы и мамы. Ну, про мам отвечают, что готовят обеды, ужины, убирают комнаты, в магазины ходят… У некоторых работают в больнице, в столовой или на фабрике. Вообще-то я знала почти всех пап и мам, но интересно было, что скажут дети. Один ответил, что папа зарабатывает деньги. Я подумала, не спекулирует ли чем, оказывается, нет, служит в учреждении. А зачем, спрашиваю, он туда ходит? Опять ответ: «Чтобы заработать деньги». Зачем ему деньги? «Как зачем? — рассудительно отвечает малыш. — Чтобы нам покупать продукты». А что он в учреждении делает? За что ему деньги платят? Молчит, потом отвечает: «Не знаю». Тогда спрашиваю девчурку, у которой