Ночью, как научил его Ариф, Сиед втирал благовонное масло в кожу и делал ее нежной и мягкой.

Сиед готовился к занятиям по математике, читая романтическую поэзию.

Когда прошло время, и юный наваб отказался совершить путешествие в постель своей юной жены, смущенный отец приказал своим помощникам отвести мальчика туда. Сиед испытал сильное отвращение из-за этого опыта. Выпуклость груди, тонкая внутренняя часть бедер, пустота у разветвления, особенный запах кожи женщины — ему захотелось убежать. И он это сделал. Несколько недель спустя его привели обратно еще раз — королевский дом гудел из-за его первой неудачи. Бегам Ситару приготовили с еще большим усердием: искупали в молоке ослицы, ее тело натерли ароматными мазями, ее входы умаслили и надушили ароматическими духами. Сиеда почти стошнило.

На следующий день Ариф и его подопечный пели таблицы с невероятным рвением и добрались до девяносто девяти на двенадцать, когда вошел наваб. Два поющих мальчика полусидели-полулежали, защищаясь и боясь, вызывая отвращение.

Арифа на следующий день уволили.

В книге афоризмов наваб написал: «Таблицы арифметики никогда не должны изучать в комнате, но всегда на открытом роздухе, под деревьями».

После этого десятки лет дети в Джагдевпуре не пели свои таблицы умножения под крышей.

Сиед впал в глубокую печаль. Он тосковал по своему любовнику каждую минуту днем и лежал без сна ночью, страдая от желания, воспоминаний о мускусном запахе Арифа и его губах, руках, волосах, тугой плоти и трепете, которые мучили его. Он ублажал себя, чтобы добиться облегчения и немного поспать. Через какое-то время мальчик снова просыпался. Несколько ночей он бежал по этому кругу шестьдесят семь раз. Когда рассвет опускался на башни дворца, он был утомлен этой борьбой с демонами желания.

Наваб был человеком мира. Он понял обоих мальчиков и их желание.

Вскоре он привел нового учителя из соседнего с Дхампуром города. Его звали Икбал, и он был похож на Адониса. К пятому дню руки Сиеда и Икбала продолжали свое занятие под столом, когда они пели вслух. Боль от разлуки с Арифом утихла, Каждые два месяца наваб приводил нового учителя.

Наваб знал, что в юности любовь и желание не должны смешиваться. Это ведет к опасным — часто смертельным — наваждениям.

В своей книге он написал: «Хороший петух, который любит есть слишком быстро, убивает себя».

Сиед, конечно, обнаружил, что новое тело может изгналть боль любви.

И на восьмиста двадцати пяти квадратных километрах Джагдевпура каждый молодой учитель начал жить в надежде на приглашение из дворца.

Стратегия наваба оправдалась только отчасти. Правитель княжества посчитал, что его сын скоро обнаружит, что в мире есть и другие радости, кроме мужчин. Он оставит этот путь, как делал каждый мужчина, которого он знал. Каждый из них наконец приходил к женщине и не покидал ее, используя мужчин для случайных развлечений. Но Сиед продолжал пренебрегать своей женой. Наваб пытался устроить ему второй брак. И этот раз его сын, достигший девятнадцати лет, восстал против этого.

Через много лет Сиед перестал изучать любую математику, но в ожидании своего учителя-любовника он прочитал достаточно литературы, поэзии и философии — на урду, арабском, английском, чтобы сделать из себя мужчину и королевского неудачника. Он обнаружил мир идей и идеализма; противореча своему происхождению, Сиед стал чувствительным к пpaвам других.

Сиеда мучило чувство вины по отношению к Бегам Ситара, его молодой жене, но он ничего не мог с этим поделать. Он не мог прикасаться к ней; и разговор с ней был похож на разговор с избалованным ребенком, мир которого слишком узок и похож на золотую клетку, чтобы вообще занимать. Сиед не собирался позволить другой молодой женщине принести себя в жертву на алтарь его жизни.

В отношениях наваба и его сына перемежались периоды мрачного молчания и яростных ссор. Джагдевпур, как любой царственный штат в Индии, не привык к скандалам во дворце, но ежедневное запугивание наваба подрывало его авторитет. Он решил отправить сына за границу — надеясь, что белые женщины, белое образование и воздух белых закалят его и излечат. Сиед по крайней мере обладал одним достоинством, которое могло пригодиться ему в Оксфорде: он был превосходным игроком в крикет с поставленным высоким ударом ноги, который обычно отправлял мяч за пределы королевской площадки. Оксфорд оказал противоположное действие. Он заставил Сиеда еще лучше понять большую разницу между обычными людьми в Англии и обычными людьми дома. Сиед понял, как обманывают и предают народ те, кто им правит. У белых людей по крайней мере были верность и долг перед их народом, закон чести и ответственность. Дома все прекращалось у дверей дворцов. Народ был пищей, чтобы поддерживать невероятную жизнь королевской знати.

В Оксфорде Сиед постоянно читал, заводил друзей-радикалов и начал путешествовать. Он стал коммунистом, прежде чем в мире появилась мода на это; он скрывал свое королевское прошлое; и к концу первого года учебы, поразив всех своими успехами в университетском крикете, он бросил это занятие, заявив, что это легкомысленная прихоть колониальных британцев и индийских принцев-эгоистов. В последние годы он говорил: «Если эта игра придет в наш народ, они станут ленивыми и бесполезными, как королевская знать. И пусть все знают, что индийская история не может зависеть от счета в игре».

Как и в занятиях по математике со своими учителями, Сиед преуспел в философии с белыми людьми. Он нашел там немного радости. Прикосновение к белой плоти, запах белого человека ничего не значили для него — так отличались они от свежевымытых, цвета почвы, натертых маслом гибких тел, которые заполняли его мысли в юные годы. Но он вступал в связи, скорее по необходимости, частично из любопытства и иногда из-за привлекательности.

Сиед верил, что можно полюбить кого-то, почувствовав к нему притяжение. Если тебе кто-то нравится, то делиться с ним своим телом — не очень сложно, хотя для тебя это ничего не значит. Все, что нужно было Сиеду делать, — это закрыть глаза и думать о красивых учителях в Джагдевпуре, распевающих таблицы умножения.

Когда он впервые покинул Оксфорд, он обезумел. Страстная необходимость тела оказалась сильнее утонченности книг и идей. Он больше не был мальчиком. Теперь он был мужчиной, который много путешествовал, обладал большим опытом и уверенностью, чтобы искать то, что он хочет. Мужчины приходили в его покои на час, оставаясь без всякого внимания. Без стыда он сделал своих помощников сводниками. Ему нравились мужчины немного мускулистые, не очень властные. Eму хотелось, чтобы им овладевали. Ему всегда было мало. Иногда за день он развлекался с десятью разными жеребцами — мужчинами, чьи имена не запомнились ему; но чьи тела врезались в его память.

К тому времени, как он был готов вернуться домой, Сиед устал физически и морально, а внутри него зрело чувство пустоты, происходящее от слишком многих слабостей. Измученный ― как многие хорошие люди — настойчивыми сомнениями в своей уместности, он захотел снова заполнить пустоту более важными смыслами. Поэтому он был рад уехать, но едва он покинул Оксфорд, как боль и страстная тоска по мужчинам Джавгедпура снова наполнили его тело. И он топил их единственным знакомым ему способом — постоянно читая и сочиняя.