В это трудно даже поверить, но, увы, это имеет место быть! Коррупция не имеет границ, не имеет пределов. Она – безгранична. Она, как жадность, или как человеческая щедрость. Коррупция либо есть, либо её нет. Не бывает маленькой или половинчатой коррупции. Это не сразу можно осмыслить, поскольку большая часть людей так или иначе сегодня вовлечены в коррупцию. Можно не брать, не давать, а только молча созерцать. Наблюдать, замечать и… молчать, не высовываться. И даже в таком вот варианте ты, дружочек, будешь коррумпирован на сто процентов. Как? Да очень просто. Как только придет время дать или взять, ты не упустишь своего шанса.

А если шанс пришел, а ты не дал и не взял? Что тогда?

Да ничего, ровным счетом ничего! Не переживай, шанс был, но ты его упустил. Ты просто не воспользовался им. И даже если у тебя на этот счет не будет никаких сожалений, никаких угрызений совести, то это опять-таки ровным счетом ничего не значит, т. к. противовес в виде совести, страха, каких-то принципов, которые, кстати, при сильных жизненных обстоятельствах могут меняться, не дал победить коррупцию. Сейчас победить. А потом? А хватит ли сил, хватит ли времени сопротивляться искушению? Борьба ведь не бывает вечной. Когда-то и перемирие наступает, и конец борьбе приходит?! Смерть! Только смерть делает всех людей слабыми настолько, что о покойниках либо ничего плохого не говорят, либо вообще ничего и никогда.

Есть такая поговорка, что «Господь создал людей разными, а полковник Кольт создал пятизарядный револьвер, чтобы уравнять шансы». (По легенде, не соответствующей действительности, эта надпись выбита на могиле Сэмюэля Кольта).[33]

И только смерть ставит точку во всём. Только смерть!

Так можно ли победить Зло? Можно ли стать чище, добрее? На эти и многие другие вопросы люди искали, ищут и будут искать ответы всегда.

Я наивно полагаю, что несмотря на неоднозначность восприятия данного произведения, что-то полезное, мой дорогой читатель, ты всё-таки постиг. И может так статься, что переосмысление ряда моментов, а может быть и каких-то принципов, произойдет не сразу, не быстро и не вдруг, а спустя какое-то время?!

Поживем – увидим!

1. Отвечая на звонок, говорить «Алло», «Да» и «Какого х. я!» стало старомодно. Есть другое нужное слово: «Внемлю!». Если неологизм с перепугу забылся, можно заменить фразой «Кому я понадобился?», произносимую со МХАТовским драматизмом.

2. На нежелательные вопросы, требующие немедленного ответа. типа «Тебя еб. т?!», есть замечательная фраза: «Вам, сударь, какая печаль?».

3. Целый ряд идиоматических выражений типа: «твою мать» и «ну ни х. я себе ты купила» заменяется фразой: «Больно слышать», произносимой с Шекспировским трагизмом.

4. В ходе научного спора, аргумент «Я тебя сейчас в асфальт закатаю!» правильнее заменить фразой: «Голубчик, не утруждайте себя в поисках профанаций».

5. Часто мы просим друзей и родных: «Вась, сгоняй кабанчиком за хлебом». Это неправильно… Просить об одолжении необходимо так: «Дружище, да не будет тебе в тягость…» и далее по тексту.

6. Если после ряда аргументов, необходимо подкрепить свою позицию крепким словцом, существует на выбор несколько вариантов:

– «Ну ты, вонючий урод» должно произноситься, как – «Ох, и плутоват же ты, шельма!»;

– «Баран, за базар ответишь?!» – «Я недосягаем для ваших дерзновенных аргументов и дедукций»;

– «Тормоз ты редкостный» – «Да вы просто рутинер, милейший!»;

– «Сам понял, что сказал, дебил?» – «Ваши слова, уважаемый, бурлеск чистой воды. Равно как и вы – акциденция современности».

7. Расхожие выражения восторга в рассказе о прекрасной половине: «Вот это попа (ноги, грудь)!» – переводятся вот так: «Лично я экзальтирован её инвенцией!». Говорите и пишите по-русски правильно!

Была осень. Николай Михайлович прошел оргштатные мероприятия с потерей должности и звездочки на лысом погоне. На службе он бывал практически ежедневно, но функционировал в какой-то странной ипостаси. Он уже не числился по всем официальным бумагам начальником ВУЗа, а исполняющим обязанности везде был Виктор Александрович Макеев. Виктор Александрович не занимал кабинет начальника, а довольствовался своим старым, кабинетом, доставшимся ещё от Олега Андреевича. Совещаний в институте проходило мало, а если они и случались, то в специальной большой аудитории, где в президиуме восседали Николай Михайлович в простеньком штатском костюмчике, в старой форме, но новыми нашивками вновь созданного силового ведомства всё те же лица – заместители начальника ВУЗа и личный состав карликового ВУЗа, где даже обычный библиотекарь имел специальное звание. О, как.

Оргштатные мероприятия прошли летом. С первого июля новые штаты все были укомплектованы. Олег Андреевич был переведен с должности первого зама на должность профессора кафедры по собственному желанию Николая Михайловича, а самого Лобова по собственному желанию одного из московских товарищей Николая Михайловича сделали профессором кафедры. Генеральский друг пел песню великому юристу о том, что в системе наступили не самые лучшие времена и надо пересидеть, надо чуть-чуть подождать. Посидишь полгодика-годик на кафедре, а затем обратно, в генеральское кресло.