По приходу пехоты Скобелев приказал всей кавалерии двинуться вперед на Хаскиой, Демотику, Баба-Эски и Узун-Кепри. Часть пехоты была направлена туда же, а остальная заняла адрианопольские редуты на случай внезапного нападения неприятеля.

Желая выразить свои симпатии победоносным русским войскам, вступившим в Адрианополь, иностранные консулы этого города задумали устроить в их честь бал. Уведомленный об этом, Скобелев выразил полное удовольствие и предложил даже для танцев большую залу в занимаемом им конаке. Начались приготовления. Зала была очень красиво декорирована тропическими растениями и цветами. Стены украсились портретами нашего Государя, Главнокомандующего и наследника. В ближайших комнатах устроили дамскую уборную, кабинеты для карточной игры – с зелеными столиками, столовую, буфет и проч. Меня, откровенно говоря, больше всего интересовал последний отдел, так как на паркетном поприще я почти не практиковался, да и не любил его…

Около восьми часов вечера были зажжены люстры и свечи – и зала с соседними комнатами осветилась яркими огнями. Офицерство наше, в самых разнообразных – боевых и походных, пропитанных порохом, – но отнюдь не бальных костюмах, мало-помалу наполнило залу. Впрочем, костюмы эти и длинные, часто с вентиляцией, сапоги, за которые, пожалуй, вывели бы с любого танцевального вечера, ничуть не стесняли их. Все чувствовали себя не в гостях, а как бы дома, все были в самом веселом настроении духа, оживленно болтая о предстоящих танцах, о дамском персонале, об адрианопольских красавицах. Только один Михаил Дмитриевич, раздушенный и безукоризненно одетый, представлял некоторый контраст нашим поношенным костюмам.

Любезные распорядители бала бегали по всем комнатам, суетились, хлопотали и видимо старались доставить нам побольше удовольствия. Изредка, на ходу, они перекидывались французскими фразами с некоторыми из наших офицеров, которых очень интересовало, много ли будет дам, каких национальностей, понимают ли они по-русски и проч.

Наконец, приехали консулы и именитые граждане Адрианополя – болгары, греки, армяне, французы и других национальностей. Приехали с ними и дамы и собрались все в своей уборной. Распорядители предупредили об этом Скобелева и просили открыть бал. Музыка заиграла марш, боковая дверь распахнулась… и дамы – мамаши с дочками в бальных, изящных костюмах торжественно вошли в залу. Скобелев любезно со всеми раскланялся и с любопытством, со своей постоянной улыбкой, рассматривал адрианопольских красавиц. Михаил Дмитриевич считал себя в этом деле большим знатоком и был довольно строгий критик. Барышни видимо сконфузились сначала от множества направленных на них глаз, но скоро оправились и очень грациозно стали отвечать на наши расшаркивания, а затем в свою очередь начали с любопытством рассматривать нашу группу сбившихся в кучу офицеров, почему-то совершенно оробевших перед этими юными созданиями.

За время кампании мы так одичали, так отвыкли от подобной обстановки, что на свежего, постороннего человека производили, вероятно, впечатление не образованных офицеров европейской армии, а каких-нибудь зулусов или туркмен. Жизнь в траншеях, на бивуаках, под огнем, ввиду вечной опасности совершенно закалила наши нервы и заставила позабыть об иной обстановке – мирного времени. Мы привыкли к двоякого рода удовольствиям и неприятностям: радость победы и, изредка, щемящее чувство при неудаче, поражении. Мы как бы позабыли, что есть иные наслаждения, не сопровождаемые ружейной трескотней и пушечным громом, что есть балы, театры, концерты и другие развлечения мирных дней! Да оно и понятно: когда идет вопрос о жизни и смерти, быть или не быть, то все эти мелкие житейские удовольствия естественно кажутся так ничтожны, мизерны.

Костюмы наши за долгий период кампании приняли уж слишком боевой вид и совершенно не гармонировали с бальною обстановкой, с этими хорошенькими головками в изящных цветных костюмах. Мы с удовольствием смотрели на этот красивый дамский цветник, и самые храбрые и светские из нас чувствовали какую-то робость при виде этой группы брюнеток и блондинок в белых и розовых платьях. Я, по крайней мере, ощущал какое-то странное чувство не то страха, не то неловкости, когда мимо меня прошло несколько пар этих юных созданий и на меня пахнуло от них запахом нежных ароматических духов. Появись внезапно здесь, в зале, вооруженный неприятель, и я, без колебаний выхватив шашку, бросился бы на целый десяток вражьих штыков. А теперь вот, при виде этих хорошеньких, безвредных фигурок, у меня чуть не ушла душа в пятки… «Одичал, брат, Дукмасов, – думал я, рассматривая из-за плеча товарища изящные ножки молоденьких иностранок. – Ведь прежде, на Дону, в станице, этого со мной, кажется, не бывало!» Я взглянул мельком на окружавших меня офицеров и невольно улыбнулся, заметив странное выражение большинства лиц. Оно напоминало мне несколько выражение глаз того хищного, голодного тигра или льва, который из своей клетки посматривает на гуляющего вблизи него ягненка… или, по крайней мере, на умного и опытного сеттера, сделавшего стойку над бедным бекасом. «Пли!» – скомандовал бы Скобелев, и ни одной барышни не осталось бы в зале!

Лакеи обносили десерт и чай. Дамы сидели возле стен, тихо беседовали между собой и внимательно рассматривали нашего брата. Мы тоже перекидывались замечаниями, никак не решаясь, однако, подойти к ним. Но вот раздались нужные звуки вальса – бешеного, увлекательнаго танца. Мы подталкивали друг друга, но никто, однако же, не решался начинать.

– Иди проси вон ту хорошенькую брюнетку, – говорил какой-то драгун пехотному офицеру.

– Не могу, брат, – отговаривался тот. – У меня сапоги касторовым маслом смазаны. Ступай ты – ты кавалерист!

– Да, кавалерист! – засмеялся тот. – А ты знаешь, что у этого кавалериста в штанах на седалище три латки: Гессен-Дармштадт, Нассау и Мекленбург-Стрелиц! Тоже ведь уважительная причина… Да и позабыл я, ей-богу, упаду еще или шпорами платье порву! Пойдем лучше в буфет!..

Наконец храбрейшие отважились подойти к дамам. За ними рискнули покружиться и менее светские, и скоро пары довольно часто замелькали в залитой огнями зале… Затем следовала кадриль, потом полька, опять вальс и т. д. Я тоже поддался общему настроению и немного протанцевал, хотя больше занимался наблюдениями и приятными разговорами у буфета. Офицеры наши объяснялись со своими дамами по-французски, а некоторые просто на российском диалекте с помощью, конечно, пантомим. Выходило очень забавно, курьезно и весело. Танцами распоряжался ловкий адъютант драгунского полка. Приехало еще несколько дам – их немедленно ангажировали на кадрили. Недостатка в кавалерах не оказалось.

Мало-помалу танцы так оживились, что пустились в пляску даже такие байбаки, такие медведи, которые в России и не помышляли никогда об эстетической гимнастике на паркете. Вероятно, их ободрил несколько буфет, который гостеприимно был открыт для всех. Танцы продолжались до самого рассвета. Все остались, кажется, очень довольны: и дамы, и их кавалеры, и папаши с мамашами. Последние, может быть, уже мечтали, не подвернется ли случайно женишок, русский офицер для возлюбленной дщери! Словом, бал удался вполне, и было уже совершенно светло, когда мы проводили усталых, но довольных дам, а сами разбрелись по своим койкам.