Герант ведал перепиской банка по этим вопросам. Его работа была гораздо интересней, чем могла бы быть, оттого что четыре клерка «Вильдфогеля и Квика» ушли на фронт с добровольческим полком, сформированным на средства, собранные в Сити. Разумеется, молодым людям, проникнутым столь похвальным духом патриотизма, обещали, что сохранят за ними рабочие места. Совсем недавно произошел неприятный случай: газета «Дейли мейл» обвинила другой немецкий банк в том, что он заставил двух подобных добровольцев — своих сотрудников — уволиться. В статье не говорилось, какой именно банк, но в Сити знали, что это — «Кан и Херцфельдер». Гневные обитатели «кафрского цирка» загнали в угол Морица Херцфельдера, толкали его, издевались над ним, сбили с ног, пинали по лицу и телу. Никого из нападавших не призвали к ответу. Фондовая биржа превратилась в место сборищ анархиствующей толпы, бурлящей дикими эмоциями. Джерри был на работе 18 мая, когда объявили об освобождении Мафекинга. Толпа маршировала, выла и пела, размахивала флагами, дудела в трубы, распевала гимны под аккомпанемент клаксонов карет. Джерри тоже маршировал и пел: «Правь, Британия», «Боже, храни королеву». Его сознание влилось в коллективное. Это ощущение было ново для него — он раньше не испытывал ничего подобного.

На банковский выходной выдались золотые, ясные дни. Бэзил и Джерри сидели за спиной шофера, благодушно взирая на растущий хмель и колосящиеся хлеба. Когда машина подъехала к дому Уэллвудов, Бэзил от избытка дружелюбия пригласил своего клерка на стаканчик шерри, а затем приказал шоферу отвезти юношу с его сумкой по проселочным дорогам в Пэрчейз-хауз. То-то будет сюрприз для родных, когда Джерри прикатит в автомобиле. Они этого совсем не ждут. Герант немножко беспокоился, потому что не знал, ждут ли его вообще — он собирался устроить родным сюрприз. Еще Герант беспокоился из-за шофера — нужно ли давать ему на чай? пригласить его в дом? что вообще с ним делать? Они прокатили, пыхтя, по «саду Англии», выехали на болотистые равнины и преодолели длинную дорогу, ведущую к Пэрчейз-хаузу. В доме никто не шелохнулся. Машина въехала во двор конюшни, безлюдный и наполненный жарой, словно чан. Никто не вышел навстречу. Герант сказал шоферу, что пойдет поищет для него пива, но тот вежливо отказался (у него в корзинке с обедом было свое пиво, он хотел поскорее вернуться к семье, он видел, как мучается Герант из-за светских условностей, и был лишь едва-едва заинтересован в том, чтобы похвалиться автомобилем перед обитателями Пэрчейз-хауза, буде таковые найдутся). Герант стоял с сумкой посреди двора и смотрел, как шофер заводит мотор машины и выезжает со двора задом, фыркая, пыхтя и портя воздух бензиновой отрыжкой.

Элси Уоррен вышла из молочной-мастерской, как раз когда высокая крыша автомобиля скрывалась за деревьями. Элси вежливо приветствовала Геранта и выразила должное удивление и восхищение его внешностью и транспортным средством. Она сказала, что видела одну-две такие машины в Рае и что они совершенно потрясающие. Она пообещала приготовить Геранту постель и сказала, что его мать прилегла, как обычно во второй половине дня. Где Помона, Элси не знала. Может быть, уехала на велосипеде. Голоден ли Герант?

Герант был очень голоден. Элси мгновенно соорудила роскошный салат из омаров и подала его со свежим ржаным хлебом.

— Тут приходит один мальчишка-рыбак, — объяснила она, — приносит время от времени то краба, то омара, чтобы я позволяла ему тут крутиться.

Герант посмотрел на нее с умеренным любопытством. Значит, у нее появился ухажер? Он понял, что Элси поняла, о чем он думает, — она смущенно одернула юбку на бедрах. Герант увидел, что Элси невероятно похорошела, что фигура у нее именно такая, как надо, а лицо полно жизни. Он видел, что она видит, что он увидел. Оба решили промолчать. Он посмотрел на ее одежду, перешитую из продукции Движения искусств и ремесел. Одежда сидела не очень хорошо. Он вспомнил, как кричал Просперу Кейну, что никто не считает нужным платить Филипу. Герант не знал, платят ли Филипу сейчас — по крайней мере, его взяли в Париж, чтобы он увидел и узнал что-то новое. Об этом Геранту сообщили Имогена и Флоренция, когда он зашел к ним в Музей. Герант задался вопросом, платят ли Элси. Он подумал, что если он это не выяснит, то и никто не выяснит. Кто-нибудь — неведомый мальчишка-рыбак? — будет ухаживать за Элси Уоррен, захочет увезти ее, заняться с ней любовью, сделать из нее жену и мать. Это будет правильно, но очень неудобно. Герант решил, что должен поговорить с Элси.

Вошла Помона и бросилась к нему с объятиями и поцелуями. Он сказал ей то, чего не сказал Элси, — что она повзрослела и расцвела, и Помона перебросила за плечо бледно-золотую гриву и опустила взгляд. Имогена просила Геранта позаботиться о сестре. Сама Имогена сейчас ходила на курсы ювелирного дела, рисовала эскизы небольших серебряных и эмалевых подвесок. Она выглядела спокойной, и Герант понял, что раньше она была не спокойной, а лишь отупевшей или замершей. Она сказала, что беспокоится за Помону, которой теперь, когда она и Герант уехали, «придется все сносить в одиночку». Герант беспокойно взглянул на Флоренцию Кейн, которая в это время разливала чай. Герант слегка трепетал перед семнадцатилетней Флоренцией: она была на два года младше его, на год младше Помоны и на четыре года младше Имогены, но казалась мудрее и уверенней их всех. Герант подумал, что Флоренция прекрасна, как святая с картины итальянского художника. Он решил, что она «то, что надо», не обдумывая ни ее платья, ни манеры управляться с чайным прибором. «Не стесняйся Флоренции, она наш друг», — сказала Имогена, и Герант, а не Флоренция, покраснел, когда их взгляды встретились. Когда Помона прильнула к брату, гладя его лицо, он вспомнил о Флоренции. Глаза Помоны увлажнились. Он спросил:

— Помми, как тебе тут живется? Ты по нас не скучаешь? У тебя есть какие-то планы?

Тут по лестнице сошла сонная Серафита и, как положено, удивилась преображению сына и его новому льняному пиджаку. Она неопределенно спросила, позаботилась ли о нем Элси, и он сказал, что да. Элси начала стремительно убирать тарелки из-под салата. Серафита величественно села и улыбнулась. Помона попросила:

— Расскажи нам… Расскажи про…

Но ей не пришло в голову ни одного вопроса о жизни, про которую она ничего не знала.

— Я приехал в автомобиле! — сказал Герант. — Мистер Уэллвуд велел шоферу отвезти меня сюда. Он очень заботится обо мне.

Он никогда не найдет слов, чтобы рассказать этим двоим о слитках и займах, телеграммах и пыли.

Выходные шли своим чередом, окутанные солнечной дымкой. Герант несколько раз хорошенько прогулялся в одиночку по болотистым равнинам и несколько раз покатался на велосипеде с Помоной. Элси готовила им восхитительные блюда из жареной кильки, крабовые салаты с картошкой в горчичном соусе. Герберт и Феба Метли зашли в гости и за чаем задали Геранту все вопросы о жизни в Сити, не заданные его родными. Герант описал торопливое шествие мужчин по Лондонскому мосту, бурление фондовой биржи, празднование освобождения Мафекинга. Герберт Метли сказал: по общему мнению, деньги бездушны, но это не так. Маммона — огромная духовная сила, тревожащая и ангелов, и демонов. Именно Маммона вдохновляет это ужасное кровопролитие в Южной Африке. Золото вызвало к жизни эту войну, и золото поддерживает ее. Такое обличение выбило Геранта из колеи. Он знал, что золото — своего рода животворящая сила, но олицетворяющая метафора принижала его, придавала ему излишнюю сентиментальность, и Герант почувствовал это, не в силах выразить словами. Он видел золото мысленным взором: сверкающие слитки, горячий поток из тигля. А не какой-то там побитый молью демон. Помона сказала: