Долго? Но это единственный способ. Бросать в атаку толпы с мачете… Даже против каменных стен у них было бы больше шансов, чем во рвах под картечью. Долбить же траншею в известняке — это недели.

Но вот — рассвет, и стволы черных глаз выносят батарее приговор.

— У нас, конечно, не армия, а орда. Но и порт простреливает отнюдь не Бреда. Ускоренная атака готова, сеньоры. Начнем…

По бастионам открывают дружный огонь восемнадцать орудий. Каждое, обмотав колеса тряпками для бесшумности, ночью приволокли на позиции роты Патрика. Впрягались и тащили. Мало ли что без дороги. Мало ли что весят от шести до десяти тонн. Пот не кровь, а ведь и той не жалко ради свободы. Под прикрытием огня новые роты волокут вперед щиты, мешки с землей, фашины и габионы, камни и бревна из разобранных домов. То, что полагается рыть неделями, возникает за считаные часы.

Хорошо работают бывшие рабы. «Вспомните присягу!». И вопросов почти не задают. Это если нужно убедить быстро. Но Изабелла сама обходит роты, объясняет. Понимает — нет в рыхлом войске той веры в командира, что в экипаже «Ковадонги». Потому следует все рассказать. Опять же, ирландец силен смекалкой, и если соображает, что делает, часто может сделать лучше. Может и хуже — но от глупостей отчасти защищает Кодекс. Когда на кону голова, даже ирландец прежде, чем ставить опыт, спросит позволения у начальства. Или хотя бы подумает подольше.

На батарее всего полторы сотни англичан, но это — не ополчение. Настоящая гарнизонная пехота. До ночи им приходится смотреть, как растут чужие флеши и горнверки. Теперь к батареям и не подойти. Даже ночью. Потом… Белый флаг. Разговор. Командир батареи в знак уважения к противнику приложил ладонь к полам шляпы. Кажется, даже весел:

— Рад вас видеть, сеньоры. Фландрская манера узнаваемей знамени. Что ж, я люблю добрую игру, а повеселиться мне не доводилось с тех самых пор, как я оставил службу лорда Вильгельма. Этой ночью вы увидите, как добрые голландцы отвечают на ускоренную атаку. Надеюсь, вам понравится.

Ночь — спокойна. Костры. Дерева много, целый город разворован. Потому огонь теплят ради еды и развлечения.

— Наши ребята неплохо приоделись, — замечает Изабелла, — еще вчера были в мешковине. А теперь? Только что башмаки не у всех, так на корабле и не нужно. Что у вас?

Посыльный с периметра. Ожидаемое известие: полевая армия англичан. Все ясно, все предусмотрено. Но почему тогда дыхание остановилось?

— Там это… Кто вчера не принял присягу. Просятся…

А выдохнуть нужно медленно.

— Ясно. Когда все лили пот, они лили ром. Что ж, теперь будут лить кровь. Предупредите об этом. Из тех, что не уйдут, набирайте группы по десятку человек — и сюда, с сопровождающим. Будем формировать новую роту.

Если бы одну… Сотня за сотней… Иные чуть не с другого края острова. Оказывается — восстание скачет по плантациям, как верховой пожар. Это хорошо — губернатору не до Спайтстона. Это плохо…

Не потому, что горло хрипнет от повторения Кодекса. Но — теперь все не влезут на корабли. А слово есть слово.

К утру силы ямайской береговой охраны на Барбадосе достигли двух тысяч человек, сведенных в пятнадцать рот и три терции. Две старые — ее и Патрика. И новая. Хайме.

— Не вздумай идти впереди… — Руфина сама не заметила, как сбилась на тон, уместный скорей в устах старшей сестры, чем командира. — Эти — того не стоят. У тебя только две условно надежные роты. Их тоже держи позади, чтобы подпирали. И…

Он лишь махнул рукой.

— Справлюсь.

И вот — построение. В подзорную трубу — чего только не найдешь в богатом городе — отлично видно зеленые знамена, доносится и барабанная дробь. Идут не в ногу, но идут. Пьяницы, насильники, мародеры отрабатывают веселую гульбу. Вместе с повстанцами с дальних плантаций, которые попросту опоздали. Куртина с утра развалена, частокол выбит, у бастионов на фланках ни одной живой пушки. Кажется, на батарее вообще ни одного живого орудия. По кораблям — фрегатте, все еще носящей имя «Ройял Ривендж», и «Ковадонге» — бастионы не сделали ни одного выстрела, хотя Руфина ждала неравного боя. Пушка на берегу по силе числится за корабль в море. Со слов повстанцев и пленных, выходит, что на батарее не меньше двенадцати пушек. Подбить удалось три. Где остальные? Молчат. Нехорошее молчание, но сделать уже ничего нельзя. Приказы отданы, машина запущена. Теперь — победить или сломаться. Вот корабли и продолжают огонь, как планировалось.

Ядра взбивают комья земли на бастионе. Не все, огонь опять гуляет влево. Маленькая эскадра лежит в дрейфе, но какой-то снос есть. И если возвышение поправить легко, то изменить прицел по горизонтали — нет. Поперек колесиков получается!

Что-то нужно придумать. Потом. А пока — залп, и еще залп, и еще… Под ногами содрогается палуба. Корабль английский, и они в своей манере насовали в корпус больше пушек, чем можно. Для мореходности плохо. Стоять и бить, не выходя из гавани — хорошо. Раз в пять минут, не чаще. Такие канониры. Пока. Перетекает песок в часах — из колбы в колбу. Если на глаз — четыре минуты. Уже лучше.

— Передать по орудийной палубе — молодцы!

Словно услышав приказ, палуба тяжело вздыбливается. Пушку с талей сорвало. Там, внизу, пятитонная махина мчится от борта к борту, снося на пути людей, ломая руки, ноги и хребты, давя и мозжа. На квартердеке уже спокойно.

— Орудие за борт. Огонь не прерывать.

Рядом чихает «миньон». «Сударь, это миньоны короля!». Правда, это из д'Обинье, и о совсем иных миньонах.[34]Тех, что в шелках, кудряшках и духах — а эти в бронзе. Но — миньоны короля, прежде и теперь. Были Карла, стали Филиппа. Если все сложится, дорога изящной бронзе на переплавку. Руфина решила, что ей в хозяйстве не нужны пушки, метающие дробное число фунтов. Правда, надежные. Их не разорвет, отлиты с полуторным запасом прочности. Потому их и ставят на квартердек. Два человека обслуживают миньон легко, трое — как сейчас — едва на руках не таскают. Залп. Несмотря на кровавый ужас внизу — снова четыре минуты. Это пока еще плохой флот. Хороший за это же время выстрелит трижды. Но это флот! Пусть и из двух кораблей.

Почему рискнула именно этими? Маленькие. Да, на них можно вывезти триста человек. Но есть еще и купцы, а располагать военными кораблями и не поддержать атаку… Пора переносить огонь! Над фасом правого бастиона — облачко. Четвертая пушка. В толпе штурмующих — строем это не назовешь даже примерно — кровавая просека. Ядро. Но это — всего одно ядро, пусть и цепное. Теперь минуту можно идти смело. А там — мертвая зона. И вот до бреши — сотня шагов.

— «Ковадонга»! — Крик заставляет повернуться. Увидеть, как с превратившегося в костер корабля прыгают в воду матросы. Кто-то из неумех опрокинул жаровню… Быстрая, крепкая, непобедимая, родная «Ковадонга» проходит мимо вместе с отливом, ее отталкивают веслами.