Врачиха возвращается к Вите:

– А зачем тебе нужна была фотография Аксаны Сапеги? Витек не отвечает:

– Молчишь? Не хочешь говорить – зачем?.. Тогда я скажу!

Многозначительная пауза.

Дальше она говорит нарочито внятно, с большими пробелами и ярко выраженной артикуляцией, но одним словом:

– Что-бы-за-ни-мать-ся-по-но-чам-о-на-низ-мом!

Витек приподнимается над кроватью. В дверях появляется Степаныч, и мальчик садится на место.

Врачиха не успокаивается:

– Ну, что, Витя, я права? Она тебе нужна была для занятий онанизмом?.. Может быть, ты еще кого-то приучил здесь к этому развлечению?

Лицо Витьки вытягивается и становится пунцовым. Осипшим голосом он шепчет:

– Можно мне забрать остатки фотографии?

– Что-что?.. Говори громче, Витя!

– Можно мне забрать остатки фотографии, Алевтина Адриановна?

– Ах, фотографию забрать… Конечно, можно!.. Но только после того, как тебя отсюда выпишут! – заканчивает врач, не довольная проделанной работой.

– Маргарита Юрьевна! – зовет она медсестру, которая тут же входит в палату. – Выбросьте, пожалуйста, содержимое ведра в мусорный бак!

Витек опять встает с постели.

– А что это ты, Витя, встал? Разве ты забыл, что подниматься можно, только когда это предлагаю сделать я? – изображает удивление врач.

Уставившись на врачиху полными ненависти глазами, Витек не двигается. Алевтина Адриановна ждет развязки. Помедлив, Витек снова опускается на кровать.

– Вопросы у кого-то есть?

Молчание.

– Может быть, есть какие-то просьбы?

Молчание.

– Жалобы?

Молчание.

Обращается ко мне:

– Давид, ты не забыл, что завтра к тебе приезжает мама?

– Нет.

– Я могу рассчитывать на твое хорошее поведение?

– Да.

– Вот и славно!

Все уходят.

Витек вскакивает и, как загнанный в клетку зверь, начинает метаться по палате.

– Сука! Сука! Сука! – повторяет он сквозь зубы, стуча кулаком по спинкам кроватей.

Почесав голову, Леха предупреждает друга:

– Теперь они станут тебя пасти.

– Знаю!

– Завтра тридцать первое июня. Приедет мать Давида. Адрияга обязательно будет здесь. А в воскресенье она отдыхает. Подожди до воскресенья, тогда и сбежишь. Только если не получится, я тебе не завидую.

– Посмотрим.

Слышен голос медсестры:

– Дети, приготовиться ко сну!

Все ложатся в кровати. Вошедшая медсестра тушит свет, оставляя дежурное освещение.

– Никаких разговоров, – объявляет она перед уходом.

Наступает тишина. Какое-то время дети вздыхают и ворочаются. Но постепенно все засыпают. Не спит только Витек. Пытаясь подобрать удобную позу, он крутится с бока на бок и что-то шепчет. Но вот и он погружается в царство Гипноса, или это мне только кажется, потому что на самом деле в царстве оказываюсь я…

Гипнос сидит на резном мраморном троне, из-под которого вытекает река забвения, и беседует с Морфеем[517], отчитывая того за какие-то промашки:

– Морфей, ты вот науськался подделывать человеческие голоса, походки… облики перенимать умеешь… а скажи ты мне, отцу своему родному, когда ты в последний раз ходил на рыбалку? А?! Когда ты в последний раз рыбу домой приносил? Вот видишь – нечего тебе тут сказать! Потому что: как ты ни притворяйся добрым молодцем, как ни подражай ее движениям, как ни обаяй ее собственной красотой, а один черт – ни одна из рыб за тобой на берег не выплывет. Не выплывет ни одна из них за тобой на берег, как бы ты красив и соблазнителен ни был!

Морфей стоит, виновато понурив голову. На нем шестипуговичный костюм от Ermenegildo Zegna (шерсть с шелком), хлопчатобумажная рубашка с двойными манжетами от Ike Behar, шелковый галстук от Ralf Lauren и кожаные остроносые ботинки от Fratelli Rossetti[518].

Гипнос продолжает:

– Так что вот что скажу я тебе, Морфей-Орфей: пора тебе переставать обезьянничать и становиться взрослым мужчиной. А то ты там где-то ночами по чужим снам нашляешься, а чуть заря, бежишь ко мне и требуешь, чтобы я тебя покормил… А у папы самого – шаром покати, весь в работе, аки пчела! К папе в царство даже газ эти суки не провели за столько лет!..[519]На газовой-то плите гораздо удобнее готовить. Ты небось видел такие плиты во снах у людей? А? Видел?

– Видел, – кивает Морфей и, сконфузившись, меняет облик. Теперь на нем костюм от Alan Flusser с удлиненным пиджаком и узкими брюками, в стиле восьмидесятых (который, в свою очередь, является обновленной версией моды тридцатых). В этой модели пиджак имеет подплечники, небольшой вырез на полочках и с фалдами спинку. На поясе есть удобные петельки для подтяжек. Шелковый галстук в крапинку – от Valentino Couture. Легкие туфли без шнурков из крокодиловой кожи – от A. Testoni[520].

Гипнос наседает:

– А раз видел, чего ж не стащил папе в подарок на день рождения ни одной штуки? А? Лень небось замучила? Пожрешь небось там на халяву у молодки какой-нибудь, приняв облик ее мужика, и домой возвращаешься! А папа тут голодный сидит, хрен с солью доедает! Уж и не помнит, когда в последний раз рыбку кушал!.. Э-эх, достался ж ты на мою голову. Вырастил себе бездельника на шею!

Вдруг раздается звук разбитого стекла. Сначала звук идет издалека, но потом все ближе, ближе, ближе, и я просыпаюсь. Первый звук слышен где-то в соседних палатах. Второй раз стекло разбивается совсем рядом.

Прибегает Степаныч:

– У вас не разбили?

– Нет, – отвечаем мы хором.

– Лежите на местах! Это пьяные с поселка. Сейчас их прогонят!