— Так-то оно, конечно, красиво, — сказал Карячин с остаточным сомнением в голосе. — Что ж…

Губарь покивал, одобрительно на него глядя.

— Давай, Шегаев, стучи, — сказал Карячин и воззрился на Губаря. — Как там?

— Ни хера не можешь запомнить, — устало сказал Губарь. — Первоначальный план повстанцев состоял…

— Во-во. Давай. Первоначальный план повстанцев состоял в том, чтобы…

Машинка снова застучала, то совсем замирая, то маленько взбадриваясь.

Губарь рассеянно смотрел в окно, держа между пальцев погасшую папиросу.

Бумаги извели — пропасть. А документ по-прежнему в лоскутах… Но главное — чтоб все лоскуты были в наличии. Сметать потом — дело недолгое. Сегодня к вечеру надо закончить…

Машинка стучала, белая мошка билась в оконное стекло. Печка прогорала.

— Карячин, подбрось дров.

Карячин замолк, оглянулся на Губаря, кивнул и сказал, опуская руку с листом на колено:

— Шегаев, не слышишь? Подбрось-ка.

Шегаев поднялся, стал возиться у печки. Полязгал дверцей, громыхнул поленьями. Закашлялся. Согнулся чуть ли не до полу… не удержался на ногах, сел, привалился боком.

«Ишь колотит-то его, — подумал Губарь, досадливо морщась. — Вот зараза на мою голову!..»

— Отдышался? — неприязненно спросил Карячин. — Давай, садись. Некогда.

Губарь вздохнул и отвернулся. С машинописью вечная морока. Черт знает что терпеть приходится.

Да. Надо заканчивать. Заканчивать надо.

На дело «Лесорейда» он возлагал большие надежды. Положенные сроки вышли, очередное звание светило как нельзя ярко. А получив его, он собирался подать рапорт о своем желании пойти на фронт. На передовую. Так и так, мол, в свете происходящих событий. Хочу закрыть грудью и все подобное.

Скорее всего, Крупицын в законном его желании откажет. Куда тебе на фронт, когда и в тылу работы навалом.

И на второй рапорт — тоже откажет. Может, и с третьего раза ни черта не выйдет.

Но ведь вода камень точит? — еще как.

И в конце концов новоиспеченный лейтенант Госбезопасности Губарь отбудет! Чтобы стать комиссаром батальона или полка. Лучше всего — танкового полка. Или авиационного. И тогда…

— Что?

— Дальше.

Губарь вздохнул, нехотя вернувшись в провонявшую махоркой, затерянную в снегах казенную избу.

— Дальше-то?.. Надо про Усть-Лыжу поправить. Где у тебя?

Карячин снова порылся в бумагах.

— Вот.

— Читай.

— В деревне Усть-Лыжа повстанцы обезоружили участкового милиционера Макарова и посадили его под арест, откуда он вскоре сбежал. Затем попытались открыть магазин, но после уговоров учительницы Липиной отказались от своего намерения. По совету одного из участников восстания местного жителя Н. Чупрова взломали склад сельпо и забрали часть продуктов, оставив расписку. А также забрали у двоих устьлыжинцев лыжи, выдав им взамен муку…

— Эх, Карячин, не умеешь ты товар лицом подать! — с огорчением заметил Губарь. — Никуда не годится. Дай сюда. И протоколы дай… Теперь стучите. — Губарь снова зажмурился и стал читать из-под век, время от времени, впрочем, раскрывая глаза, чтобы посмотреть в ту или иную бумагу: — Дойдя до деревни Усть-Лыжа, группа полностью вооруженных повстанцев в составе… так… в составе сорока двух человек… обезоружили участкового милиционера Макарова, отобрав у него револьвер системы «Наган», а в правлении колхоза похитили двухствольное охотничье ружье. Написал?

Машинка стучала, спотыкаясь и не поспевая.

— Написал.

— Дальше. Банда совершила нападение и ограбила склад сельпо, захватила при этом… где акт?.. ага… десять мешков муки, пять мешков крупы, три мешка сахара, один ящик махорки, четыре ящика спирту, мешок соли, ящик спичек, сорок одну штуку пустых мешков и… и небольшое количество печеного хлеба. Один из руководителей повстанцев оставил продавщице магазина сельпо гражданке… где это?.. ага, вот… «гражданке» не полностью стучи, а «гр-ке»… гражданке Семяшкиной Ф. Г. расписку на взятый товар от имени «Отряда особого назначения номер сорок один», как именовали повстанцы свою контрреволюционную повстанческую группу… Есть?

— Да.

— В деревне Усть-Лыжа повстанцы находились с десяти часов утра и до пятнадцати часов двадцать пятого января. За это время терроризировали и грабили местное население, забирая лыжи, топоры, пилы, ведра и другой хозяйственный инвентарь… гм, что еще?.. а также отбирая у местного населения паспорта и другие документы. На почте в селе Усть-Лыжа повстанцы разрушили телефонную аппаратуру и порвали телефонные провода.

— Классно получается, — сказал Карячин, одобрительно кивая.

— Потому что чувствовать надо.

— Чувствовать, — хмыкнул Карячин.

— Чувствовать! — неожиданно вскипел Губарь. — Именно чувствовать!

Отчего вскипел? — должно быть, усталость давала себя знать.

Так-то он понимал, конечно, что подчиненный его, оперуполномоченный Карячин, — та еще шельма. Такого учить — только портить. Да и огрызнуться может, волчара.

Однако у Губаря был хороший козырь, прибереженный до поры до времени, — показания заключенного Калинникова. Калинников, он же агент «Береза», утверждал, что насчет подготовки восстания докладывал он Карячину не раз и не два, Карячин же, судя по всему, хода его правдивым донесениям не дал…

Поэтому Губарь не только считал возможным поучить Карячина, но и сделать это в самой пренебрежительной и обидной форме. И думал при этом: ну рыпнись, рыпнись! Я тебе устрою банный день!

— Потому что ты где служишь, Карячин? — спросил он, играя желваками.

— В смысле? — с обезоруживающей примирительностью в голосе спросил Карячин.

Губарь знал цену этой примирительности. Вот и видно, что настоящий зверь: за версту опасность чует!

— В прямом смысле! Где служишь, Карячин?

— В органах.

— В каких органах?

— Ну…

Оперуполномоченный простодушно развел руками и делано замялся, строя дурачка: вроде как собрался уже ответить начальнику коротко: служу, дескать, во «внудел». Да уж слишком на поверхности ответ лежит. Разве может быть, чтоб начальник такие дурацкие вопросы задавал?

Губарь насквозь его видел.

— В органах-то в органах — да в каких органах? Не знаешь?! Так я тебе скажу! В органах чувств ты служишь, Карячин! Этими органами наше с тобой пролетарское государство жизнь чувствует! Понял?!

Карячин кивнул, одновременно пожав плечами.

— Я спрашиваю: понял?! — не на шутку ярился Губарь.

— Так точно! Понял, товарищ старший оперуполномоченный.