Сборище металось и пищало. Ужас реял в воздухе. Не было сил ни понять, ни спорить, ни бежать. Шабаш ходил кругами, кольцами. А Черный Пастырь вопил со своего щербатого вонючего каменного амвона, хлеща толпу щупальцами, которые вдруг вытягивались из его лап:

— Ваше рождение проклято, а судьба запечатана! Не ради вас в древние времена огненное яйцо земли покрылось дымами, из которых изошел воздух, породивший воду, которая остудила яйцо и превратила его в твердь! Не для вас встает каждое утро царица Барбале, а однорукий бог Квирия вскапывает поля и собирает урожай! Вы — никто! Вы — тлен и грязь, пни и коряги! Вас следует корчевать и жечь! И лгут те, кто говорит, что вы можете подняться до человека или выше человека! Никто, никогда, нигде еще не видел таких бесов! Вы — пустые оболочки грязи, помойки для падали, колодцы мрака, рвы заразы! Будь проклято ваше мертвое семя! Да оледенеют матки ваших матерей! Да задохнутся блевотиной ваши отцы! Да падет соляной дождь на ваших недоносков!

Сборище выло и царапалось. Ведьмы бились в истериках. Бесы лезли в щели и камни. Дэвы в ужасе закрывались могучими лапами, рыдая навзрыд. Дико и тоскливо вопили тощие, потные, косматые ламии — феи кошмара. Всегда в тоскливой лихорадке и жестоком ознобе, они молили демонов убить их, прекратить их муки, но никто не поднимал на них копыт — не до них, когда всё рухнуло и близок конец!

А Черный Пастырь торжествующе выхватывал из толпы какого — нибудь босоногого бесенка и, громыхнув:

— Вот — вы! И нет вам исхода! — швырял его оземь с такой силой, что у того лопался череп и оттуда вываливалась зеленоватая гниль.

И шабаш катался в копытах у Черного Пастыря, который сек паству бычьими жилами и кропил кровавой мочой.

Потом он принимался за ведьм. Про них он всегда вещал много и охотно:

— Что может быть лучше молоденькой ведьмы? — облизывался он длинным и острым, как алый кинжал, языком, выбирая в толпе какую — нибудь молодку, которая сверлила его хохочущими глазами. — Они — сладость неба, нега земли! Но все они — рабыни человеческого семени! И поэтому всегда будут лгать вам, мечтая только о живом горячем человеке! Они — слуги бурлящей спермы! А вы, бесы, рабы рабынь! Восстаньте же, рабы! Топчите своих хозяек!

И он шипастыми лентами полосовал бесовку, рвал ей копытами задницу, пихал ей в пасть свой грязный хвост, а она задыхалась и выла от счастливой боли. Начинался общий свал. У демонов вспыхивали усы и когти. Горящими лапами они хватали ведьм и ламий и жарили их до черной корки. Духи-побойщики тянули, драли и пороли чертовок, мяли их вывернутые наизнанку матки и кусали налитые коровьи вымена. Бесы-висельники насаживали ведьм на свои громадные крюки. Дэвы-палачи лили крутой кипяток в их ледяные вульвы и открытые пасти.

Всё это длилось до тех пор, пока Черный Пастырь не пускал струю дурного семени и не отшвыривал измочаленную молодку, которая пыталась лизать ему напоследок копыта. Шабаш валился вповалку, а Черный Пастырь исчезал. И никто не знал, где он. Все ждали его, но амвон был пуст. Все начинали подозрительно приглядываться и принюхиваться друг к другу — не Пастырь ли?.. А он под видом незаметного бесенка шнырял в толпе, подслушивая, подмигивая и подсматривая, а потом вдруг восставал так грозно, что многие демоны падали от страха в обморок, а у ведьм начинались родовые схватки.

Потом Черный Пастырь зажигал чадным рогом дымные свечи. И начинался пир. Закалывали черных козлов. Варили и жарили. Старые ведьмы раздавали пишу и питье: горячую кровь, вареных в гное жаб, куски человеческих сердец и почек, потроха, украденные из трупов. Всё было без соли, недоварено и пережарено. Не было ни вина, ни хлеба, зато много падали, кишок и битого мяса…

Раньше бес верил Черному Пастырю, делал всё, как тот велит. Но потом его начали одолевать сомнения — стало казаться, что не всё обстоит так, как вещает вожак. В плену бес однажды повел с шаманом разговор о будущих жизнях, но тот запретил говорить об этом, только заметил, что Черный Пастырь — всесветный лгун, и никогда не бывает ничего слишком поздно, а бывает слишком рано.

После этого бес начал иногда втихомолку мечтать — натужно, робко, неумело — о том, что, может быть, он когда-то уже был человеком и как было бы хорошо опять стать им. Мечты были смутны, неясны, куцы, тревожны. Бес мало знал людей, хоть и жил с ними бок о бок. В душном шкафу, свернувшись клубком, он представлял себе, что вокруг — залитый солнцем двор, и собака у плетня, и кошка на колодце, а под навесом женщина стирает белье. И почему-то каждый раз один и тот же двор виделся ему. И одна и та же собака лает у ворот. И всё та же женщина стирает одно и то же белье. И та же родинка видна у нее на виске.

Кто она?.. Что она?.. Может быть, он когда-то выпил ее последнее дыхание?.. Или, овладев ею где-нибудь, довел до безумия?.. Или дурачил, заставляя показывать любовничьи письма мужу или выбалтывать во сне срамные секреты?.. А может быть, это какая-нибудь ведьма морочит ему башку, являясь во сне просто так, от нечего делать?.. Ведьмы-бездельницы всегда громче всех вопят, что работа — дело людей, а дело ведьм — утехи и потехи. Они шатаются в поисках добычи, ловят самцов-зверей и зевак — мужчин, которых доводят потом до судорог смерти. И бесам может не поздоровиться, если они попадут в их чары-сети!

И зачем было вообще бежать так далеко, в Индию?.. Вполне можно спрятаться где-нибудь на Кавказе — там всё известно и знакомо, а в этих проклятых джунглях столько опасности!..

Ко всему прочему, бес боялся, что тут может обитать некое существо, могучий Иасар, посланец неба, гроза земной скверны, ангел высших сфер. Встреча с ним означает верную смерть для бесов и каджей, причем ангел предваряет казнь подробным перечислением грехов, а это занимает очень долгое время. Ангел не пропускает ни одного греха, он знает всё. Он беспощаден и неумолим. Черный Пастырь учил, что ангел может объявиться в обличье слепого старика с ведром или обернуться громадным жуком — богомолом.

Однажды, когда шаман повел беса гулять к озеру, они наткнулись на лесника, отдыхавшего на обочине горной тропы. За спиной у него торчала вязанка дров и молчаливая дылда-пила. Из-за пояса выглядывал хмурый топор. Войлочная шапочка сдвинута на затылок. Опустив голову, лесник, казалось, дремал. Но когда они поравнялись с ним, он поднял голову:

— Хорошо, что ты сам привел его. Я уже шел за ним… — Тут бес увидел, что лесник слеп, а из-под его серой шапочки видна обильная седина. Слепой седой старик!

Шаман поспешно ответил:

— Я сам веду счет его дням. Пока не время…

— А не задумал ли ты чего-нибудь другого? — подозрительно процедил лесник, вставая с перевернутой деревянной бадьи, что вконец перепугало беса.

— Нет! — ответил шаман.

— Ты всегда был упрямцем. Смотри! — Лесник погрозил корявым пальцем. — Я слишком стар, чтобы дважды приходить за всякой тварью…

И он, вдруг превратившись в громадного жука-богомола, встал на дыбы, взбрыкнул голенастыми волосатыми лапами. Но шаман крикнул что-то непонятное. И богомол, зависнув в прыжке и перебирая в воздухе копытчатыми лапами, разом исчез, оставив после себя горелую траву и уголья от вмиг сгоревшего ведра. Так хозяин спас беса от казни. Но почему спас? Почему не отдал Иасару?..