Однако надо было напоить Ихтиандра, а потому в закутался в одеяло, влез в шлепанцы и покинул помещение.

На улице было так холодно, что я успел продрогнуть. Ветер уже не бушевал, а спокойно и мощно дул с севера, натащив за ночь столько черных туч черт знает зачем.

Казалось, что наступила первая стадия зимы. Я подумал, что очень скоро — не сегодня-завтра в этом районе выпадет снег. Пусть ненадолго — циклон продлится три-четыре дня, но тем не менее.

Снег меня никак не устраивал, поскольку являлся сильнейшим демаскирующим фактором. Я тяжко вздохнул, заскочил в помещение и с порога начал резко разминаться. Значит, придется все-таки сегодня. Нежелание быть обвиненным в намеренном провале акции значительно сильнее, чем желание валяться под одеялом и слушать, как сифонит за окном.

Разогревшись наконец, я умылся, оделся и, вытащив треногу с трубой на террасу, некоторое время с изумлением наблюдал, как Мовик в одних трусьях бегает босиком по двору.

Брррр! Однако одно лишь это упорство в желании достичь физического совершенства, будучи в зрелом возрасте, заслуживало всяческого уважения. Ну ладно, ты бегай, парень, бегай пока…

Я позавтракал, проверил экипировку и прилег вздремнуть, подняв ноги на спинку кровати, чтобы не отрубиться вполную да не проспать расчетного времени.

В 11.30 я уже спускался по шоссе, имея за спиной все необходимое снаряжение, уложенное в туристский рюкзак, и пытался ввести себя в состояние, сходное с боевым трансом. Получалось из рук вон: охотничий азарт напрочь отсутствовал. Напротив, хотелось все бросить и свалить куда-нибудь подале, в тайгу, горы, степь, чтобы жить там в уединении и вспоминать все это как кошмарный сон…

В 11.43 я приставил штакетины к стене и с первой попытки уцепился за верх забора. Хорошо, славненько.

Подняв треть головы над линией ограждения, я увидел закутанного в пуховик охранника, который совершил обход, глядя себе под ноги, и спрятался обратно в дом.

Спустя три минуты руки начали коченеть, и я снова заглянул во двор. Никого не было. Попыхтев, я преодолел ограждение — с мешком получилось гораздо хуже.

Некоторое время посидев у турника, я осмотрелся и на карачках заполз в оранжерею.

Сегодня в помещении было не так жарко, как вчера, — ветер выдул лишнее тепло. Практически все гады, которых я видел через стекло, спали. Я немного встревожился: вдруг моя кобра завалилась тоже?

Добравшись до клетки с уже знакомой мне гадиной, я с облегчением вздохнул. Кобра бодрствовала. Увидев меня, она подняла голову сантиметров на тридцать и стала наблюдать. Ну, здравствуй, моя красавица…

Стараясь двигаться плавно, я выполз из поля ее зрения, залез под стол и аккуратно приблизился к месту назначения. Раскрыл рюкзак, извлек разрезанную напополам полиэтиленовую пленку и, свернув один кусок в рулон, начал осторожно просовывать его в пространство между ящиками с гадами.

Когда конец рулона показался над другим краем стола, я перехватил его и протянул вдоль нижнего ребра сзади. Тут мне пришлось изрядно попыхтеть: расстояние между стеной и столом не превышало пяти сантиметров и конец рулона упрямо не желал сгибаться.

После пятнадцати минут напряженной возни пленка наконец была размещена как надо — под двумя ребрами впритык.

С минуту передохнув, я открыл контейнер со льдом, надел рукавицы и приступил к главному. При этом внушал обитательнице ящика не обращать никакого внимания на странные шумы и не реагировать.

Между поверхностью стола и дном ящика было свободное пространство — сантиметров десять. В это пространство я осторожно запихивал кубики льда, укрывая один ряд и проталкивая его вглубь следующим. То обстоятельство, что имелся вот этот самый промежуток под жилищем кобры, просто спасало — первоначально я хотел бросать лед прямо в ящик. Не думаю, что мне удалось бы это сделать и не растревожить гадину. Кроме того, в таком случае здорово рисковал: быть укушенным не хотелось.

Через двенадцать минут укладка была окончена. Едва я запихал последний кубик, стянул рукавицы и, тихо постанывая, стал быстро растирать окоченевшие кисти рук — они посинели, онемели и не желали сгибаться.

Оттерев руки, я свернул в рулон второй кусок пленки и без особых усилий закупорил оставшееся свободным пространство под ящиком.

Затем я взял рюкзак, протиснулся вперед под перекладиной стола, выкатился, преодолел еще пару метров на карачках и, устроившись за кадкой с растениями, начал терпеливо ждать результата. Стрелки на циферблате «Ролекса» показывали 12.14.

Мои манипуляции все же вывели кобру из равновесия. Она обеспокоено перемещалась вдоль стен своего жилища, время от времени поднимая голову и прижимая ее к стеклу — словно хотела глянуть вниз.

Минут через десять, однако, змея успокоилась и улеглась, устроив голову на корягу. Ну-ну, радость моя, расслабься. Все будет хорошо…

Я ждал, прогоняя в уме расчеты, произведенные накануне, и горячо надеялся, что не ошибся: льда будет достаточно для того, чтобы холод проник сквозь пятисантиметровый слой гальки с песком и в довольно большом стеклянном ящике быстро понизилась температура.

В 12.40 змея стала проявлять сильное беспокойство. Она стала метаться по своему дому и в буквальном смысле лезла на стену — рвалась вверх, почти доставая головой до крышки, словно хотела пролезть в узкую, с полсантиметра, щель между краем крышки и стенкой.

Так продолжалось до 13.22, после чего процесс пошел по нисходящей. Змея начала утихать. Наверх она более не рвалась, стала вялой и какой-то сонной.

В 14.30 кобра свернулась под корягой в здоровенное радужное кольцо, и мне стало трудно наблюдать за ней. Стенки ящика еще раньше стали отпотевать, и теперь по ним медленно стекали капельки воды.

Приблизившись к ящику, я достал из рюкзака ветошь, обтер влагу и забрал оба куска полиэтилена, после чего вернулся на исходную — продолжать наблюдение.

Дождавшись 15.00, я здорово понервничал, слушая, как мовик возле оранжереи разминается и что-то мурлычет себе под нос.

В этот промежуток времени сердце мое упало в желудок и там затаилось, не желая функционировать как следует, — Мовик был совсем рядом, напротив оранжереи. Если бы он приблизился хоть чуть-чуть и заглянул внутрь, то наверняка заметил бы, что с клеткой его любимицы творится что-то неладное.

В 15.32 за оранжереей раздался мощный всплеск, сопровождающийся серией пронзительных павианьих криков. Уфффф! Я облегченно вздохнул, и сердце потихоньку возвратилось на свое место. Покричи, покричи… В последний раз теперь…

В 15.40 я подобрался к ящику и, отомкнув задвижку, аккуратно раскрыл дверцу. Гадина спала, туго свернувшись в клубок, из клетки наружу рванул холод, и я испугался — в клетке было явно около нуля! Не переборщил ли?

Не без содрогания потрогав пальцем холодное упругое тело, я убедился, что наступил полноценный «анабиотический сон». Мать твою ети, герпетолог хренов! А ну как заморозил гадину?