— Я почему в ментовку пошел, — рассказывал Лисогрузов, а Чижик с интересом слушал. — Потому что там все неприкасаемые. Что хочешь делай — ничего тебе не будет. И свидетелей нет на ментов показывать, и свои всегда отмажут. Раньше прокуратуру боялись, а теперь все заодно.

— А как же сажают вашего брата? — не согласился Чижик. — Каждую неделю в газетах пишут да по телеку показывают.

— Это уже тех, кто совсем оборзел. Ударил, например, в глаз, а он вылетел! Другого-то не вставишь! Как тут отмазаться? Хотя тоже можно… Но смотря на кого нарвался: если у него папа шишка или денег много — тогда хана. Только таких, как правило, и не бьют. Буцкают простого работягу, а он всегда был безответной скотинкой.

Разговор помогал Чижику держаться на ногах. За шесть суток он спал не больше двадцати часов. И Лисогрузов напоминал вареного рака, потому что он тоже не выходил из центрального поста. Его люди, не приставленные к агрегатам и механизмам, находились в лучшем положении: нормально спали, а в другое время ходили по крейсеру и грозно рассматривали матросов. Но таких было всего четверо: остролицый, похожий на хорька Сергей, крабообразный, с маленькими глазками Виталя и чернявый, с узеньким лбом Боб контролировали нос и центральный пост, а татуированный Витек — корму, точнее, ее самую важную часть, БЧ-5 — энергетическое сердце корабля. Другая четверка работала наравне с экипажем и тоже валилась с ног от усталости.

— Если сегодня не подвсплывем, я ни за что не отвечаю, — громко, не скрывая раздражения, сказал штурман, капитан-лейтенант Яблочков. — Три дня без привязки — крайний срок, а мы уже шесть звезд не видели! Куда придем, спрашивается? Невязка уже небось миль двести!

«Барракуда» шла на глубине трехсот метров в Индийском океане. Конечная точка путешествия приближалась. Но выйти в нее без точного определения координат было невозможно.

— Надо всплывать, никуда не денешься, — подтвердил Чижик, и Лисогрузов нехотя кивнул.

— Давайте всплывем, только чтоб без всяких фокусов!

— Это мы здесь фокусы показываем, — вмешался «дед». — Кто спит, кто дремлет, а лодка идет. Сколько воды в трюме, никто не знает. Как турбина ведет — опять не знаем. Где находимся — тоже не знаем! А вот сейчас как даст дифферент на корму, станем стоймя — и на дно! Тогда кто что знать будет? Я просил этого краба с хорьком в корму трюмными поставить или на турбину? Просил. И что? Как ходили, так и ходят, яйцами трясут!

— Всплытие на перископную глубину, — скомандовал Чижик.

* * *

Их спасло то, что в аварийный запас американских ВМС, кроме бочонка с водой, входит миниатюрный опреснитель. Потому что пять литров терпящий бедствие в тропиках может растянуть максимум на восемь дней. Потом он пытается терпеть, теряя под изнурительным солнцем ту воду, из которой на восемьдесят процентов состоит человеческое тело, и высыхая в мумию, а в один совсем не прекрасный день, махнув на все рукой, начинает делать то, чего, как хорошо известно даже юнгам, делать ни в коем случае нельзя: пить забортную воду. Хотя считается, что она не утоляет жажды, на самом деле это не так, или, по крайней мере, не совсем так. Горько-соленая жидкость все равно приносит облегчение, точнее, создает иллюзию утоления жажды. Но ненадолго: приходится пить еще и еще, а содержащиеся в океане соли и минеральные элементы отравляют организм, особенно мозг — появляются галлюцинации, навязчивые идеи, фобии, и гибель становится делом самого ближайшего времени.

Российские пловцы болтались в океане уже две недели. Их спасал гибрид чаши и термоса с двумя вынесенными на проводах пластинами термопары: одна выставлялась на солнце и разогревалась до пятидесяти градусов, вторая опускалась под воду, где в самый испепеляющий зной температура не поднимается выше плюс четырех. Выработанный в результате ток и лежал в основе процесса, конечной стадией которого являлась капающая в термос пресная вода и выпадающий в осадок на днище чаши белесый слой ядовитых солей. Соль тщательно вычищалась и выбрасывалась за борт, а вода выпивалась. За сутки установка очищала около двух литров — этого недостаточно для комфортного самочувствия, но хватает для поддержания сил.

— Я, наверное, никогда не смогу есть рыбу, — произнес Ершов, с отвращением рассматривая очередной кусок вяленой макрели.

— Надо было растянуть НЗ, — недовольно сказал Кисляков. — Рыба вперемежку с консервами и концентратами — совсем не то, что одна рыба.

— Чего ж ты не растянул свой?

— Того же, что и вы… Ума не хватило! — и без всякого перехода продолжил:

— Где же ваши корабли, самолеты, подводные лодки?

— Тебе не осточертели подводные лодки?

— Нет. Я хочу любое плавсредство, водоизмещением хотя бы в сто раз больше, чем эта посудина. И клянусь чем угодно, на этот раз я не позволю выкинуть себя за борт, как щенка!

Еремеев молча чистил чашу опреснителя. Постоянные перебранки спутников изрядно раздражали, но он понимал, что это травмирующее действие экстремальной ситуации, и старался сдерживаться. Перспектив на спасение он не видел, очевидно, они оказались в стороне от пассажирских трасс. Оставалось надеяться только на чудо. Но как бывший коммунист, прослушавший не одну сотню часов политзанятий, он знал, что чудес не бывает.

На самом деле это не совсем так. Диамат полностью отрицает идеалистические евангельские чудеса: непорочное зачатие, хождение по воде, воскрешение из мертвых… Но с научной точки зрения чудом считается и наступление вполне материалистического события, вероятность которого крайне мала. Крупный выигрыш в лотерею или, применительно к нынешним временам, — в рулетку. Рождение шестерых близнецов. Благополучное падение с четырнадцатого этажа. На месте битвы под Ватерлоо археологи нашли крестообразный предмет: оказалось — две пули встретились в воздухе и одна пронзила другую. И подводный крейсер, подвсплывший для уточнения месторасположения по звездам, может оказаться рядом со шлюпкой затерявшихся в океане людей.

Хотя вероятность такого события — один шанс из миллиарда, но оно произошло.

— Смотрите! Смотрите! — внезапно заорал Кисляков, тыча пальцем куда-то в сторону, и лицо его перекосилось. — Смотрите, смотрите!

Больше он ничего не говорил, и у Еремеева мелькнула мысль, что резерв прочности психики старшего лейтенанта исчерпан, в шлюпке появился безумец. Но повернувшийся за пальцем Ершов тоже открыл рот и, потеряв дар речи, замахал руками, привлекая внимание командира.

В сотне метров из воды торчал перископ подводной лодки.

— На весла, быстро! — скомандовал Еремеев. Их могли не заметить, а заметив — не взять. Неизвестно, что это за лодка — чья она и какое задание выполняет. Вполне возможно, что, обнаружив рядом людей, командир сыграет срочное погружение.

Ершов и Кисляков торопливо вдели дюралевые весла и погнали шлюпку по направлению к перископу. Все трое отчаянно кричали и размахивали руками, стараясь привлечь внимание. Но Чижик и без того сразу их увидел.