Безуспешно, а затем уже с опозданием требуя переброски войск Юго-Западного фронта на помощь Западному, Троцкий в то же время с известной опаской относился к действиям Тухачевского, ведшего, казалось бы, весьма успешные наступательные действия. Отношения с Тухачевским были неровными. Троцкий высоко ценил его боевые успехи на Восточном и Южном фронтах, ставил в пример другим командирам, несколько раз называл Тухачевского «демоном Гражданской войны», причем вкладывал в это определение положительный смысл. Через много лет в одной из своих статей он назвал Тухачевского в числе «лучших полководцев и руководителей Красной армии». Тем не менее Троцкий упомянул, что у него произошло с Тухачевским «несколько столкновений, впрочем, дружественных по форме» [900]. Один из таких «дружеских» конфликтов описан: «Однажды во время Гражданской войны на фронт к Тухачевскому приехал Троцкий. Тухачевский наносил в это время на карту план предстоявшего сражения. Троцкий сделал несколько замечаний. Командарм встал, положил перед ним карандаш, которым отмечал на карте, и вышел. — Куда же вы? — крикнул в окно Троцкий. — В ваш вагон, – спокойно ответил Тухачевский. — Вы, Лев Давидович, видимо, решили поменяться со мной местами» [901].

Троцкий критиковал идеи «революции извне», которые неоднократно выдвигались Тухачевским. По поводу предложения Тухачевского создать «международный генеральный штаб Красной армии» он писал: «Талантливый, но склонный к излишней стремительности полководец» обязан был бы знать, что «международный генеральный штаб мог бы возникнуть только на основе национальных генеральных штабов нескольких пролетарских государств» [902], а этих нескольких пролетарских государств еще не существовало. Иными словами, там, где Троцкий перво-наперво ожидал победы революции, на гребне которой можно было создавать «национальный генеральный штаб» местной советской армии, там Тухачевский предлагал создать «международный генеральный штаб» и на штыках российской Красной армии нести революцию за пределы Советской России.

Между Троцким и Тухачевским были существенные разногласия по принципиальным вопросам военной стратегии. В то время как Троцкий придерживался «стратегии измора» противника и его планирование оборонительной войны, сменяющейся решительным наступлением, поддерживали многие военные специалисты старой школы, Тухачевский настаивал на «стратегии сокрушения». Троцкий же считал, что в начальный период войны, скорее всего, придется не только обороняться, но и отступать, выигрывая время для сосредоточения сил и средств с целью нанесения решительных ударов. Будущий опыт Второй мировой войны показал, что военно-стратегические установки Троцкого применительно к действиям советской армии оправдались в значительно большей степени, нежели отчаянная, не взирающая на объективные факторы тактика стремительного наступления, больше похожая на гитлеровские блицкриги, приведшие в конце концов Гитлера к поражению, собственно — столь же сокрушительному, что и поражение Тухачевского под Варшавой в 1920 г.

За год до этих событий — в августе — сентябре 1919 г. — шифровальщикам польского Генштаба удалось взломать шифры Красной армии. По приказу Пилсудского была создана сеть станций радиоперехвата. К работе отнеслись весьма серьезно, привлекли математиков, профессоров Варшавского и Львовского университетов. Расшифровка тайной переписки дала ясную картину всего происходящего на территории России. С августа 1919 до конца 1920 г. польские шифровальщики смогли прочитать несколько тысяч радиограмм, подписанных Лениным, Троцким и другими большевистскими деятелями. На их основании командование войска Польского смогло принять правильные стратегические решения.

16 августа 1920 г. польские войска под Варшавой перешли в контрнаступление, нанесли войскам Тухачевского сокрушительный удар, заставив их уже на следующий день начать поспешный отход. Части Красной армии в беспорядке отступили. Они были отброшены почти на 600 километров. Троцкий в это время находился на Южном фронте, где параллельно с наступлением на территорию Польши готовилась перспективная операция против войск Врангеля. Возвратившись в Москву, он увидел, что уязвленное поляками партийное и военное руководство планирует новую военную кампанию против Польши с целью ликвидации независимости Польского государства. Эти настроения поддерживал и Ленин, хотя уже «без той уверенности и настойчивости, что в первый раз» [903]. Сам же Троцкий, и ранее сдержанно выступавший против активных наступательных действий, теперь решительно высказался за скорейшее заключение мира, приняв за основу условия, которые в разгар наступления Красной армии на Варшаву высказал министр иностранных дел Великобритании Джордж Керзон [904].

Ленин высказал пожелание отсрочить решение вопроса до поездки Троцкого на Западный фронт с тем, чтобы тот лично определил состояние Красной армии после отступления. Фактически это означало признание правоты Троцкого в польском вопросе. «Чем ниже я спускался по военной лестнице — через армию к дивизии, полку и роте, – тем яснее становилась невозможность наступательной войны», – констатировал наркомвоенмор [905].

Какое-то время Ленин еще сопротивлялся. Это проявилось в его поведении на IX конференции РКП(б), состоявшейся в сентябре 1920 г. В плане политического отчета ЦК для этой конференции Ленин записал: «Помочь советизации» П[ольши] и Л[итвы], «пощупать штыком». Гораздо важнее: прощупали поглубже Германию и Англию». В самом докладе, сделанном 22 сентября, признавая, что Советская Россия потерпела тяжелое поражение, Ленин открыто говорил о новой войне с Польшей. Он требовал, чтобы делегаты поменьше записывали (в смысле сохранения сказанного в тайне), и долго и путано рассуждал о возможности заключения перемирия с Польшей, но только для того, чтобы избежать ведения зимней кампании, а с началом весны предлагал возобновить военные действия и добиться «советизации» Польши [906].