Взяв со стола «Бордоский вестник», графиня дала прочитать внучке заметку, автором которой был дез Арно.

– Да, мы разорены, и что из этого?

– А теперь прочти вот это послание Маталена.

Филиппина жадно схватила протянутую бабушкой записку и пробежала глазами содержавшиеся в ней несколько строк.

Дойдя до конца, девушка уронила бумагу, ничего не сказав, и хотя лицо ее смертельно побледнело, глаза остались совершенно сухими.

– Господин де Матален, – наконец прошептала она, – отвел мне роль идиотки.

Затем гордо вскинула голову и произнесла:

– Бабушка, прошу прощения за то, что ослушалась вас. Это человек без сердца, а раз так, то и сожалеть о нем не стоит.

– Я тебя прощаю, дитя мое.

– Больше я его знать не хочу. Он для меня умер и я краснею от одной мысли о том, что когда-то хотела стать его женой. Еще раз прошу меня простить. Слава богу, я убедилась, что вы были правы, а о любви говорило не столько мое сердце, сколько воображение.

– Подойди, девочка моя, и обними меня, – молвила графиня. – Ты найдешь себе мужа, причем такого, который будет стоить всех Маталенов на свете.

– Ох, бабушка! Дайте мне хотя бы отдышаться и не говорите больше о замужестве. Ведь я только что избежала огромной опасности.

– Будь по-твоему, дитя мое, но когда найдешь мужа, окажи мне честь и поделись своими маленькими надеждами, столь дорогими твоему сердцу.

– Обещаю вам.

С этими словами Филиппина ушла. Несчастной девушке нужно было побыть одной, и понять ее совсем нетрудно.

Полчаса спустя к мадам де Блоссак явился Годфруа.

– Ну что? – спросил он.

– Могу сказать вам только одно, – ответила пожилая дама, – Филиппина свободна.

Тем временем нашего замечательного дез Арно слишком распирала гордость от того, что он сыграл с Маталеном такую злую шутку – настолько, что он был не в состоянии держать язык за зубами. После того как отказ Маталена стал достоянием гласности, он стал рассказывать каждому встречному-поперечному, что Самуэль вовсе не обанкротился и что слух об этом на самом деле был ловушкой, в которую Матален попался, как последний идиот.

На похоронах полковника, которые почтила своим присутствием Лига защиты в полном составе и которые, кроме того, собрали огромную толпу, только об этом и говорили. Бравый майор Монсегюр, сразу постаревший на десять лет, шел во главе траурной процессии, будто приходился несчастному офицеру родным отцом.

Когда все уже возвращались с Шартреза, кто-то, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, решил рассказать ему о том, что всем разболтал дез Арно. Но не успел сострадательный рассказчик произнести имя Маталена, как Монсегюр прервал его и спросил:

– Этого господина выпустили из тюрьмы?

– Да, майор.

– Этому человеку я обязан знакомством с Меротт. И именно он является первопричиной смерти полковника. Если бы сей негодяй не искал с нами ссоры из-за пустяка, мы бы никогда не повстречали эту женщину, вставшую на стезю преступления. Матален за это заплатит. Ах! – продолжал майор, горячась все больше и больше. – Этот господин – дуэлянт, он дерется по поводу и без повода. Уверяю вас, что следующая его дуэль будет иметь право на существование. Теперь майору Монсегюру плевать на жизнь! Мой полковник будет отмщен.

Как ни хотел собеседник бравого вояки рассказать историю дез Арно, настоять на своем у него не хватило смелости и он удалился.

Майор вернулся один в опустевший дом на площади Сен-Реми и тут же стал искать достойный повод вызвать Маталена на дуэль.

Столь желанную возможность ему предоставил сам маркиз, который не замедлил узнать, что стал жертвой обмана. Гнев его был еще яростнее по причине того, что он угодил в расставленную ловушку, как последний глупец. И злость эту ему обязательно было нужно на ком-то сорвать. Угодливые прихлебатели не преминули сообщить ему, что за всей этой ложью стоял дез Арно.

– Ну хорошо! – воскликнул Матален. – Держись, старый сердцеед, ты заплатишь мне за разбитые горшки!

На следующий после этого разговора день дез Арно, проникшийся самыми теплыми дружескими чувствами к несчастному майору, чья глубокая боль вызывала всеобщую симпатию, отправился к Монсегюру домой, чтобы немного развлечь его и прогуляться по городу.

– Майор, – обратился он к старому солдату после совместного часового променада по набережным и королевскому саду, – позволительно ли мне будет сделать вам предложение?

– Сделайте одолжение, – ответил тот.

– Пойдемте ко мне. Мы окажемся там в многочисленной компании. Сегодня как раз собираются члены Лиги. Зал для упражнений в фехтовании будет битком набит. Вполне возможно, что вам тоже захочется отразить пару выпадов.

– С удовольствием, – ответил Монсегюр. – Тем более, что я не против немного потренироваться.

– Отлично! Пройдем по улице Сент-Катрин и через несколько минут будем у меня.

– Кто из ваших молодых людей самый сильный и ловкий? – спросил майор.

– Господ Коарасса и Мэн-Арди считать?

– Нет.

– Ну что же, самым искусным, вернее, самым опасным фехтовальщиком я бы назвал дю Винье. Вторым – де Вертея, который за последнее время добился поразительных успехов.

Пока дез Арно произносил эти речи, собеседники вышли к пересечению улиц Сен-Реми и Сент-Катрин и оказались аккурат перед тремя дверьми бордоской галереи.

На одной из лестниц, ведущих в эту галерею, стоял Матален. В руке у него была небольшая тросточка.

Скорее всего, он еще издали увидел дез Арно и Монсегюра – когда они, совершенно его не замечая, собрались перейти улицу, маркиз двинулся им навстречу и на редкость вежливо снял шляпу.

– Господин дез Арно? – спросил он так, будто никогда в глаза не видел достопочтенного президента Лиги защиты.

Услышав этот вопрос, Монсегюр выпрямился, глаза его полыхнули огнем.

– Совершенно верно, сударь, это я, – ответил дез Арно.

– Мне нужно сказать вам пару слов, вы позволите?

– Окажите любезность…

– Сударь, я побился об заклад, что вы еще достаточно ловки для того, чтобы перепрыгнуть через мою тросточку, если поднять ее вот на такую высоту.

С этими словами Матален, прибегнув к всем известному приему, чтобы вызвать дез Арно на дуэль, вытянул трость в двух футах над землей.

– Вы сделали ошибку, так высоко мне не прыгнуть.

– Ах, сударь! – с иронией в голосе стал настаивать Матален. – Вы же не хотите, чтобы я проиграл? Давайте скачите.

– Я бесконечно сожалею, что не могу этого для вас сделать, но прыгать все же не стану.

Во время этого разговора в душе Монсегюра зрела невообразимая ярость – из тех, что удваивают человеческие силы и возможности. Перед ним стоял Матален, первейший виновник смерти Робера, и этот Матален вел себя нагло. Бравый вояка знал, что негодяй был самым трусливым пособником Меротт; и теперь он у него на глазах безнаказанно занимался своим ремеслом бретера. Этого майор вынести уже не мог.